Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов Страница 20

Дядюшка поддержал:

— Учил, говорят, что ничего незыблемого в географии нет… Как — нет? А существующий в Российской империи государственный строй? Ага! То-то и оно!

— Не революционер… Еще (не «ещё», а по-церковнославянски «еще») не революционер, однако же закономерно идет к тому, чтобы стать таковым…

— Вы фаталист, отец Фома!

Гость, куривший папиросу, отошел. Мы скользнули в калитку.

Как-то получилось, что не разняли рук: бежать по темной улице было удобнее, взявшись за руки. Бежали молча. Перепрыгивали через канавки, шарахались от возникавших силуэтов прохожих. Вечер был сырой. От Мологи медленно наползал туман, по-местному называемый мга.

Мы миновали дом исправницы, направляясь к заставе.

— Там, — коротко пояснила Лиза. — Велел туда.

Андрей уже сидел на перекладине шлагбаума и вяло ответил на мое приветствие.

Вскоре из тумана послышалось тпруканье извозчика. Железная дорога в те годы еще не доходила до Весьёгонска.

Петр Арианович сначала пожал нам руки, как взрослым, потом обнял и расцеловал, как маленьких.

— Спасибо, ребятки. Спасибо за все!

— За что же, Петр Арианович?

— О! За многое! Вам не понять сейчас… За бодрость, верность, за веру в мечту!.. — Он спохватился: — А подарок? Что же подарить вам? Все вещи запакованы… Хотя…

Он порылся в карманах. Послышался тонкий металлический хруст. Петр Арианович протянул нам на обрывке цепочки крохотный компас, служивший ему брелоком к часам.

— Всем троим: Андрею, Леше, Лизе!

— Но как же троим? Один компас — троим, Петр Арианович?.. Мы же разъедемся, расстанемся…

— И-эх! Залетные! — неожиданно сказал извозчик, щелкнув кнутом.

«Залетные» налегли и дернули. Захлюпала грязь под копытами.

— А вы не расставайтесь! — крикнул Петр Арианович, уже отъезжая.

И туман, как вода, сомкнулся за ним…

От заставы возвращались молча. Лиза все чаще и чаще шмыгала носом. Наверное, она застыдилась, наконец, этого шмыганья, потому что, не попрощавшись, нырнула в переулок, который вел к дому исправницы.

Туман наползал от реки, постепенно заполняя все улицы. Колышущаяся синеватая пелена пахла водорослями. Легко можно было вообразить, что наш Весьёгонск затонул и мы бродим по дну реки.

Эта мысль на короткое время развлекла меня. Я сообщил о ней Андрею, желая утешить, но он сердито дернул меня за рукав:

— Тш! Слышишь?

— Шаги!

— От самой заставы!..

Да, сзади мерно поскрипывал деревянный тротуар. Это не мог быть случайный прохожий, потому что стоило нам остановиться, как прекращался и скрип. Двинулись дальше — доски снова заскрипели под чьими-то осторожными, крадущимися шагами.

— Пропустим его, — шепнул я.

Мы юркнули во двор. Пауза.

Настороженно прислушиваемся к тишине. Кто-то стоит там, за серой занавесью тумана, сдерживая дыхание.

Вдруг рядом, и совсем не в той стороне, куда мы смотрели, раздался торжествующий голос Фим Фимыча:

— Я вижу вас, не прячьтесь! Я вижу вас!..

И тогда мы тоже увидели его, точнее, длинные его ноги. Помощник классных наставников был как бы перерезан пополам: голова и туловище терялись в тумане.

Он шагнул к нам:

— Провожали уволенного педагога? Очень хорошо! Похвально! Я завтра инспектору… А это что? Он дал? Покажи!

— Пустите!

Но помощник классных наставников ловко выхватил у меня из рук подаренный Петром Ариановичем компас, чиркнул спичкой и поднес трофей к глазам. Мы услышали дробный смех.

Невыносимо было стоять и слушать, как он смеется. Будто что-то толкнуло нас, и мы разом, не сговариваясь, кинулись к Фим Фимычу.

Я больно оцарапал щеку о пуговицу или запонку на его манжете. Андрей крикнул: «Отдайте!» И вот уже мы, вернув свое достояние, несемся скачками вдоль улицы. Полосы тумана бесшумно раздергиваются перед нами. Сзади грохочет деревянный тротуар.

Но конечно, не Фим Фимычу, даже с его длиннейшими ногами, было догнать нас. Мы безошибочно ориентировались в тумане. Кидались в переулки, в проходные дворы.

Довольно долго, к раздражению своего преследователя, кружили на площади, среди лабазов. Ведь мы знали город так, что прошли бы по нему с завязанными глазами.

Вскоре помощник классных наставников отстал.

Талисман со всеми предосторожностями был спрятан в тайнике, на чердаке дома, где жил Андрей. Потом я отправился домой.

Гости уже перешли из палисадника в столовую, и там над звоном рюмок, над звяканьем ножей и вилок, как обычно, царил ненавистный мне квакающий голос.

Ночь я спал плохо. Снилась все та же тройка по поведению. Вначале она свернулась кольцами на коврике у моей кровати, затем стала медленно подниматься на кончике хвоста, как черная змея, пока не коснулась потолка…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

НА РАССВЕТЕ

Рассвет прекрасен и радостен под любыми географическими широтами, но лучше всего, по-моему, встречать его у нас, за Полярным кругом.

Удивительное, восторженно праздничное настроение охватывает зимовщиков, когда на южной стороне горизонта открывается узенькая светлая щелочка (ее называют «краем дня»). Проходит некоторое время, наполненное томительным ожиданием, и «край дня» начинает увеличиваться, захватывать всё большую часть неба. Впечатление такое, будто кто-то невидимый приподнимает край тяжелой черной портьеры.

Вокруг светлеет всё быстрее.

Мы, гидрологи, метеорологи, радисты, каюры, сгрудились на пороге своего бревенчатого дома, переминаясь с ноги на ногу и хриплыми от волнения голосами унимая собак.

На облака уже легли бледно-розовые отсветы — предвестие дня. День спешит к нам из-за торосов и айсбергов, из-за морей и материков!

И вот — солнце!

Нет, это еще не шар и не полушарие, даже не сегмент. Это оранжево-красный клин, что-то вроде факела или протуберанца. Таково действие рефракции на Севере, которая искажает, приподнимает край восходящего солнца над горизонтом.

Осматриваемся с удивлением, с наивным, почти детским любопытством. За долгую зиму, проведенную в потемках, успели позабыть, каков он при дневном освещении, этот великолепный, подвластный нам заполярный край.

Все нарастает ликующая, звенящая мелодия утра. Розовый цвет уступает место багрянцу и золоту. Остроконечные скалы разом вспыхнули на горизонте, как факелы. Пламя стремительно перекинулось дальше, стекает со склонов, заполняет ложбинки и рытвины. За нашим домом и пристанционными строениями вытянулись на снегу длинные синие тени.

А вдали полыхает море, размахнувшееся из конца в конец, всхолмленное, с зазубринами торосов.

Мир непривычно раздвинулся.

Как далеко видно! Как просторно!

Черная повязка упала с глаз…

После первой своей зимовки я пытался подобрать достаточно сильное сравнение для утра в Арктике. Хотел, чтобы Лиза поняла меня возможно лучше. Сравнение, однако, не находилось. И вдруг я подумал о миге творческого озарения. Это было, пожалуй, единственное, что могло подойти.

— Вообрази человека, — объяснял я Лизе, — который трудится над разгадкой чего-то непонятного. Ну пусть, к примеру, этот человек будет Андрей или буду я. Решение никак