Лишь разумные свободны. Компиляция (СИ) - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович Страница 20

Впрочем, что он может сделать? Экселенц тоже не лыком шит, трагедия научила его осторожности. Повторись сейчас история, аналогичная абалкинской, он не стал бы ждать последнего момента и «взял» бы Льва либо в своем кабинете, когда Абалкин явился выяснять отношения, либо сразу при выходе из помещения. А сейчас Музей внеземных культур наверняка не просто закрыт на ремонт, но и оцеплен плотным кольцом сотрудников КОМКОНа-2, роботов-наблюдателей, роботов-полицейских и даже роботов-убийц, хотя использование в земных условиях этого оружия было давно запрещено Конвенцией Одиннадцати. Экселенц пошел бы на нарушение любого писаного закона, если бы речь шла о явной опасности для человечества.

Сейчас, даже по моему мнению, возник именно такой случай.

И потому у Грапетти не было шансов проникнуть незамеченным в Музей. Чего он, собственно, добился, совершив столь экстравагантный поступок? Он действительно полагал, что его сочтут погибшим на «Альгамбре»? Если да, то мог бы проинструктировать собственную жену — Татьяне следовало куда более правдиво изображать горе. Да что там — правдиво! Она должна была хотя бы просто изображать, но Татьяна даже этого не делала, я ведь с первого взгляда понял, что никакой скорби эта женщина не испытывает. И разве она это скрывала?

Значит, либо тактика Грапетти в этом пункте дала сбой, что маловероятно, ибо наверняка Лучано продумал все на много ходов вперед и не мог допустить такого прокола в самом начале, либо… Либо он вовсе не собирался убеждать кого бы то ни было в собственной гибели. Но тогда провисала логика его поступков. Если у КОМКОНа-2 возникали сомнения в гибели Грапетти, то КОМКОН-2 обязан был (и Грапетти ли это не знать?) принять все меры. Вплоть до…

Возможно ли, что рефлексии Грапетти погружались на куда более глубокий уровень, и он, просчитав реакцию КОМКОНа-2 с учетом возникающих подозрений, придумал некое действие, о сути которого я сейчас не догадываюсь?

Скажем, убедить Экселенца в том, что Грапетти жив, что он на Земле, заставить Экселенца организовать охрану Музея, а самому в это время… что? Если цель Грапетти — вовсе не Музей…

Возможно, что целью все-таки является Музей, но Грапетти играет роль подставки и вовсе не собирается проникать в отдел внеземных культур? Кто-то другой, пока все внимание привлечено к личности Грапетти…

Не проходит. Если Экселенц закрывает Музей, то — наглухо и от всего, что может двигаться и хотя бы отдаленно напоминает человека. Разве что…

В Музее сейчас находятся лишь мои сотрудники, люди самого Экселенца и жестко запрограммированные роботы. Только они имеют сейчас доступ… Может, так и было задумано? Но из этого следует, что в моем отделе есть человек, который не просто в курсе ситуации, но который эту ситуацию и спровоцировал! Человек, «обыгравший» и меня (что трудно, но выполнимо), и самого Экселенца (что представляется практически невероятным, учитывая с какой придирчивостью, граничившей с параноидальным синдромом, Экселенц отбирал сотрудников).

Враг в КОМКОНе-2? Еще один автомат Странников? Или человек, когда-то общавшийся с кем-то из подкидышей, ущученный им, обработанный и посланный на Землю…

Вообще говоря, эта идея была близка к бреду, но, когда сидишь в одиночной камере, даже если она размером со стартовую панель звездолета, мысль не склонна придерживаться стереотипной логики. А сознание не склонно сдерживать мысль. Возможно, это к лучшему — в нормальном состоянии идея о диверсанте в рядах КОМКОНа-2 мне бы и в голову не пришла.

Кто?

Кто это мог бы быть, рассуждая чисто теоретически? Мне ничего не оставалось сейчас, как рассуждать чисто теоретически и надеяться на то, что Экселенц, не получив от меня вызова в контрольное время, не просто насторожится, но начнет думать в том же направлении, что и я.

Биографии собственных сотрудников я знал, начиная от дней рождения. Мне и вспоминать не нужно было: никто из них ни разу не был в контакте ни с одним из подкидышей. И нужно еще учесть, что, если права Татьяна, то и сами подкидыши лишь после трагедии с Абалкиным достаточно полно осознали собственные возможности. Значит, нужно выделить последние два года. А за последние два года в моем, к примеру, отделе не появился ни один новый сотрудник. И никто из старых не покидал Землю, кроме как для выполнения достаточно кратких по времени заданий. Да, в том числе и на планетах, где жили подкидыши — Горелов, к примеру, полгода пробыл на Тагоре, но, насколько я мог судить, с Гансом Фихтером не встречался ни разу. Если, конечно, в донесениях Горелова не зияли лакуны, которые я не смог определить.

Горелов? Или Авелиди, который еще до гибели Абалкина бывал на Марсе и мог, в принципе, встречаться с Мелией Глоссоп, номер третий? И женщина так охмурила беднягу, что тот забыл, на каком свете живет? А я, старый дурак, после возвращения Авелиди не заметил ни малейшего изменения в его поведении?

Пожалуй, параноидальный синдром, в который я впал, сидя на стуле в кабине нуль-т, перешел в неуправляемую стадию. Но разве не бывало в истории криминалистики, что именно бредовые умозаключения приводили к однозначно правильному выводу? Помнится, какой-то классик в темные еще времена говаривал: «если все возможные варианты оказываются неверными, берите вариант невозможный — он-то и будет истинным».

Что самое невероятное в данной ситуации?

То, что кто-то из моих ближайших помощников сейчас входит в помещение отдела внеземных культур, открывает стеклянную витрину, берет в руки зеленый ящик…

Стоп. Любой из моих помощников мог это сделать в куда менее экстремальной ситуации — за последние годы у каждого из них было множество возможностей, ибо вовсе не от сотрудников КОМКОНа-2 нужно было охранять детонаторы!

Но, может быть, раньше в том не было необходимости? Может быть, раньше никто из подкидышей не был готов к действиям? Что я, в конце-то концов, знал о ситуации, сложившейся в отношениях между подкидышами в последние два года? Я и о самих отношениях узнал от Татьяны лишь вчера вечером.

Кстати, почему именно вчера? Почему Татьяна, изображая наивное неведение, рассказала мне о событиях, о которых мы с Экселенцем не догадывались? И не догадались бы, если бы Татьяна не изволила исповедаться.

Почему? С ведома Грапетти, надо полагать. Грапетти нужно было, чтобы наше с Экселенцем неведение закончилось. Грапетти нужно было, чтобы мы узнали то, что не могли бы узнать даже при тщательном наблюдении за поведенческими реакциями подкидышей.

Во всех этих достаточно сложных действиях был какой-то простой смысл, очевидная цель. Я пока не видел ни цели, ни смысла — кроме все той же попытки нового овладения детонаторами. Синдром Сикорски в чистом виде.

И синдром этот, избавляться от которого в данном конкретном случае я не видел необходимости, побуждал меня к действию, а не к рефлексии, которой я вынужден был предаваться.

В конце концов, и есть хотелось все сильнее.

Я совершил еще один обход своей тюрьмы — на этот раз шел медленно, вглядываясь в каждую выпуклость, в каждую возможную щель: может, это дверь, открыв которую я смогу выбраться на белый свет, а точнее, применительно к обстоятельствам, — в темную ночь? Любопытно было, вне зависимости от способа моего пленения: кому и зачем пришло в голову строить на Альцине подобие ангаров (в количестве не менее двух), попасть в которые можно только с помощью нуль-т кабинок?

Не ответив ни на один из вопросов, я вернулся в свой карцер, мысли мои за это время тоже, видимо, совершили полный оборот, и, усаживаясь все на тот же стульчик, я понял, что обдумываю в точности ту же мысль, которую обдумывал час назад: что намерен предпринять Лучано Грапетти для воссоединения с детонаторами и (или) с братьями и сестрами-близнецами.

Поскольку этот путь рассуждений я уже проходил и не пришел ни к какому выводу, то задал себе для разнообразия иной вопрос: почему я вообще уверен, что побег Грапетти на самом деле является побегом? Почему я уверен в том, что Грапетти, как и Абалкин, стал автоматом Странников? Могла ли у него быть иная цель, не имевшая никакого отношения ни к «тайне личности» — тайне, для него несущественной, ни к проблеме Странников — проблеме, которая не интересовала его, судя по его поступкам, всю предшествовавшую жизнь?