Герберт Уэллс - Машина времени. Рассказы Страница 20

При свете звезд все заботы и горести земной жизни показались мне совершенно ничтожными. Я думал и о великом предварении равноденствий, которое заставляет земную ось описывать большой круг между звездами. Только сорок раз совершился этот молчаливый оборот за все восемьсот тысяч лет моего путешествия. И за эти несколько оборотов вся деятельность, все традиции, вся сложность организаций, национальности, языки, литература, стремления, даже воспоминания о Человеке, каким я его знал, были вычеркнуты из жизни. Взамен этого в мире были эти хрупкие создания, забывшие о своем высоком происхождении, и белесые существа, приводившие меня в ужас.

Я думал и о том Великом Страхе, который разделил оба отпрыска человеческого рода, и впервые с внезапным содроганием ясно понял, что это за мясо видел в Подземном Мире. Нет, это было бы чересчур ужасно! Я взглянул на маленькую Уину, спавшую под звездами рядом со мной, на ее личико, беленькое и ясное, как звездочка, и тотчас же отогнал страшную мысль.

Всю эту долгую ночь я старался, насколько мог, не думать о Морлоках и убивал время, стараясь в новом беспорядке звезд найти следы старых созвездий. Небо было совершенно ясное, за исключением нескольких легких облачков. По временам я засыпал ненадолго. Когда мое бдение уже истомило меня, в восточной части неба показался слабый свет, подобный зареву какого-то бесцветного пожара, и вслед за тем взошел белый тонкий и остроконечный серп убывающей луны. А за нею, как бы настигая и затопляя ее своим сиянием, блеснули первые цвета утренней зари, сначала бледные, но потом с каждой минутой все более и более разгоравшиеся алыми красками и теплотой. Ни один Морлок не подходил к нам; в эту ночь я не видел никого из них на холме. С доверчивым светом наступающего дня все мои ночные страхи стали казаться почти смешными. Я встал и увидел, что моя нога в башмаке без каблука распухла около лодыжки, пятка болела. Я сел на землю, снял башмаки и отшвырнул их прочь.

Разбудив Уину, я спустился с ней вниз. Мы вошли в лес, теперь зеленый и приветливый, а не черный и зловещий, как ночью. Позавтракав найденными в нем плодами, мы встретили затем несколько прекрасных детей земли, которые смеялись и танцевали в солнечном свете, как будто в мире никогда не существовало ночей. Но тут я вспомнил еще раз о том мясе, которое видел у Морлоков. Теперь мне уже было ясно, что за мясо это было, и я от всей души пожалел тот слабый ручеек, оставшийся на земле от когда-то могучего потока Человечества. Ясно, что много раньше, века назад, пища у Морлоков иссякла. Возможно, что некоторое время они питались крысами и тому подобной мерзостью. Даже и теперь человек гораздо менее разборчив в выборе своей пищи, чем был в прежние времена, значительно менее, чем любая обезьяна. Его предубеждение против человечьего мяса не есть глубоко укоренившийся инстинкт.

И теперь эти бесчеловечные потомки людей!..

Я постарался взглянуть на все с научной точки зрения. Во всяком случае, Морлоки были менее человекоподобны и более далеки от нас, чем наши предки-каннибалы три или четыре тысячи лет назад. А те высокие умственные способности, которые сделали бы для нас такое положение вещей истинной пыткой, уже окончательно исчезли. «О чем мне беспокоиться? – подумал я. – Эти Элои служили только откормленным скотом, который сохраняли и который отбирали потом себе для еды муравьеподобные Морлоки, – вероятно, они даже наблюдали за тем, чтобы Элои хорошо откармливались…» А тут маленькая Уина танцевала около меня!

Я попытался подавить охватившее меня отвращение, заставляя себя думать, что такое положение вещей – суровое наказание человеческого эгоизма. Люди хотели жить в роскоши и наслаждении за счет тяжелого труда своих собратьев-людей, оправдываясь необходимостью, и вот, когда настало время, та же необходимость повернулась к ним обратной стороной. Я даже, подобно Карлейлю, пытался возбудить в себе презрение к этой жалкой аристократии в период ее упадка. Но как ни велико было их духовное падение, все же Элои сохранили в своей внешности слишком много человеческого, чтобы не возбуждать моей симпатии и не делать меня невольным участником унижения и страха.

Что нужно было делать при таких обстоятельствах, я еще не знал. Прежде всего я хотел найти какое-нибудь безопасное убежище и достать металлическое или каменное оружие. Это было неотложной необходимостью. Затем я надеялся раздобыть средства для получения огня, чтобы иметь факел, так как я знал, что это оружие было самым действенным против Морлоков. Я хотел еще устроить какое-нибудь приспособление для того, чтобы выломать бронзовые двери Белого Сфинкса. У меня было намерение сделать таран. Я был уверен, что если войду в эти двери, неся перед собой факел, то открою там Машину Времени и буду в состоянии вырваться из этого Будущего Времени. Я не думал, чтобы Морлоки были достаточно сильны и смогли передвинуть мою Машину куда-нибудь очень далеко. Уину я решил взять с собой обратно в наше Время.

Обдумывая все эти планы, я продолжал идти к тому зданию, которое в своем воображении выбрал для нашего жилища.

VIII

Когда около полудня мы дошли до Зеленого Фарфорового Дворца, я нашел его полуразрушенным и пустынным. В окнах торчали только осколки разбитых стекол, а большие листы зеленой облицовки отвалились от проржавевшего металлического остова. Он стоял на лугу, на очень высоком месте, и, взглянув в северо-восточном направлении, я изумился, увидя большой морской рукав, или, скорее, залив, где, по моим соображениям, были когда-то наши Вондсворт и Баттерси. Мне тогда же пришел в голову вопрос о том, что произошло или происходит теперь с живыми существами, населявшими морскую глубину, но я не развивал дальше этой мысли.

Оказалось, что Дворец был действительно сделан из фарфора, и вдоль его фасада тянулась надпись на каком-то незнакомом языке. Мне пришла в голову нелепая мысль, что Уина может помочь разобрать ее, но оказалось, что даже самая мысль о писании никогда не приходила ей в голову. Она всегда казалась мне более человеком, чем была на самом деле, может быть, потому, что ее привязанность ко мне была такой человеческой.

За огромными створчатыми дверями, которые были открыты и поломаны, мы увидели вместо обычного зала длинную галерею с целым рядом боковых окон. При первом же взгляде я понял, что это музей. Паркетный пол был покрыт густым слоем пыли, и под таким же серым покровом находились все удивительные и разнообразные предметы, наваленные здесь повсюду.

Между прочим я увидел что-то странное и высохшее, стоящее в центре зала и, несомненно, представляющее нижнюю часть огромного скелета. По его косым ногам я определил, что это было одно из вымерших животных из породы мегатериев. Рядом с ним в густой пыли лежали его череп и верхние кости, а в одном месте, где сквозь крышу просачивалась дождевая вода, часть костей совершенно истлела. Далее в галерее находился огромный скелет бронтозавра. Мое предположение, что это был музей, подтвердилось. По бокам галереи я нашел то, что принял сначала за скосившиеся полки, но, стерев с них густой слой пыли, убедился, что это были старые знакомые витрины нашего времени. Должно быть, они были герметически закупорены, судя по некоторым прекрасно сохранившимся в них предметам.