Артем Абрамов - Чаша ярости Страница 20

А Иешуа все время стоял, закаменев, по-прежнему не открывая глаз и вытянув вперед руки, стоял этакой библейской женою Лота и только чувствовал, как вода медленно, но неуклонно покрывает ступни, как доходит до колен, уже пытаясь подтолкнуть, может быть, даже повалить его, как постепенно становится тяжко сопротивляться ее полноводному бегу, и уже в рот захлестывает она, и уже дышать трудно…

И тогда он открыл глаза и поплыл к берегу.

Потом, ночью уже, они сидели в здании мэрии Кэллафо, в просторном кабинете мэра, где женщины накрыли стол, хотя это была всего лишь фигура речи, ибо чем он, на самом деле, был «накрыт»? Ооновские консервы, вываленные на тарелки из представительского мэрского сервиза, сваренная на воде рисовая каша из тоже ооновского риса, для всех — виски, джин, а для Иешуа — полюбившаяся ему вода «Эвиан», удачно доставленная армейским конвоем.

Народу собралось — полная комната: и местное начальство, и вновь прибывшие, включая армейских. Орали, перебивали друг друга, рассказывая все, что видели, и привирали уже, и добавляли то, чего не было. История на бегу становилась легендой, хотя документальное свидетельство ее уже было передано оператором в Дыре-Дауа и, как оказалось, проскочило в местных новостях, а заштатная телестудия, вполне, если читать по-русски, соответствующая названию своего города, стала в момент знаменитой, и всякие там CNNы, NBSы или ВВС вовсю торговались за право обладать уникальной записью, сделанной невесть кем невесть где. Оператор-профи не прогадал: светили ему и слава, и премии, и деньги.

А Иешуа хотел спать.

Мари незаметно положила ему ладонь на затылок. Он чувствовал, как что-то тяжкое, несброшенное, медленно ослабляет хватку, но от того еще больше хотелось спать — чувство в общем-то ему не очень знакомое. Он умел восстанавливать силы быстро, на десять-двадцать минут отключившись от действительности. Но сейчас попробовал — не получилось. А тут еще не к месту и не ко времени выскочил монах Григорий, правая рука Эфиопского католикоса, большой человек при большом человеке, вернейший теперь апологет Мессии, Иисуса Христа, явившегося не судить, как он сам заявил — а как же ему не верить, пусть даже он самому тебе, библейскому, напрочь противоречит? — а исправлять «не им содеянное». Выскочил и понес тексты про величие Бога, который только и может спасти от гибели бесконечно грешное человечество, поскольку любит его, пусть и грешное, любит человека, который беспомощен… э-э… без Божьей, естественно, помощи…

Много виски уже было выпито, некоторые слова забывались.

Иешуа обозлился и оттого проснулся.

Встал, поднял руку. Стихли все.

— Я, собственно, о чем? — спросил Иешуа неизвестно кого. Похоже — себя. И сам себе ответил: — Я, собственно, о Боге. Ты, Григорий, не совсем прав. Бог не только и не просто любит человека, хотя любит, конечно, нельзя отрицать. Но запомните все и передайте родным своим, и друзьям, и друзьям друзей своих: это не слепая родительская любовь, но умная и дальновидная. Бог не для того сотворил человека, чтобы водить его за ручку и оберегать от любой напасти. Бог сотворил его себе в помощь. Он так же зависит от сотворенного Им человека на сотворенной Им Земле, как и человек от Него. И поэтому Он хочет, чтобы человек не звал Его, чуть что не так, не обращал взор горе по поводу и без повода, а сам работал. Сам! И руками, да, но-в первую очередь! — головой. Давно пора головой… Люди столь же ответственны за все, что происходит на Земле, — даже если происходящее и не является делом рук человеческих. Ответственны и за засухи, и за землетрясения, и за наводнения, и за неурожайное время — будь то пшеница, виноград или так любимые вами кофейные зерна. Мы равно с Богом ответственны за нашу Землю, и недостойно валить на него то, в чем мы так же равно виновны. А может, даже и больше… Если честно, намного больше… Вы спросите: в чем ваша вина сегодня, когда страну поразила засуха? Да в том, что вы — не вы конкретно, но вообще люди планеты! — не научились управлять движением воды на земле и под землей. Скажете: не сумели пока? Не соглашусь: все еще не захотели. Потому что до сих пор работу руками предпочитаете работе головой. То, что я сделал, — я должен был сделать. Забудьте о засухах навсегда, вода не иссякнет и не исчезнет! Но сделал я это и для того, чтобы вы поняли наконец: планета — ваша. Один философ — Крис должен знать! — верно заметил: «Бог уходит в себя и предоставляет Историю действию человеческой свободы». И если я здесь сегодня, то лишь для того, чтобы научить вас быть свободными… А теперь извините меня, друзья, я очень устал и очень хочу спать. Я, что бы вы там ни думали, не железный.

И ушел.

А оператор как раз дожевал солидный кус жесткой копченой финской колбаски и выключил камеру. Одновременно. Завтра раненько перегонит запись в Дыре-Дауа, и мир услышит наконец, зачем здесь Мессия. Отельчик в Кэллафо был, конечно, не пятизвездный, но Иешуа-то привык ночевать при дороге, завернувшись в покрывало весной или осенью и в овечью милоть зимой. А тут даже ванна с душем имелись. И, что характерно, вода была.

ДЕЙСТВИЕ — 1. ЭПИЗОД — 2

СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ, НЬЮ-ЙОРК, 2157 год от Р.Х., месяц сентябрь

Иешуа не нравился Нью-Йорк. Иешуа не нравились Париж, Рим, Марсель, Барселона, они казались ему слишком громоздкими, шумными, вонючими, бездельными, непонятными, фальшивыми и неприемлемыми — пока, во всяком случае, вот разве только Александрия — это было хоть краешком похоже на воспоминание о потерянном времени, о брошенном мире; а об эфиопских крохотных городишках и говорить нечего: они все словно пришли сюда из далекого прошлого, такими, похоже, и в будущее войдут. А Нью-Йорк — это вообще ужас, это Вавилон Вавилонов, это город, стремительно пикирующий на маленького человека с заоблачных высот, огромной каменной тушей тяжко накрывающий его, давящий, лишающий права дышать свободно. Почему он именует себя, городом Большого Яблока?.. Большого — да, но коли Яблока, то непременно червивого, с гнильцой, с душком…

— Город поразительно безвкусен, потому что архитектурно не пропорционален, — заявила Мари.

Поздно ночью они сидели в тесном номере дешевого отеля, в одном из трех ими нанятых номеров — где-то в районе восьмидесятых улиц, неподалеку от Гарлема, на двенадцатом этаже кирпичной, грязной коробки, скучно ужинали все теми же обрыдлыми «биг-маками», которые притащил Крис из недалекой non-stop забегаловки, а чем они и отличались от эфиопских, то лишь некоей свежеподжаренностью, если термин «свежий» вообще подходит к этому кулинарному, с позволения сказать, американскому изобретению.