Юрий Тупицын - Красные журавли (сборник) Страница 20

— Вот здесь мы и займёмся закуской.

С низко протянувшейся ветви она сорвала несколько бархатистых пурпурных листьев, по своей форме и размерам похожих на листья лопуха, застелила ими плоский старый пень, подала несколько листьев Гирину.

— Садитесь, Саша. Эти листья как коврики, на них даже спать можно. А меканы, да-да, эти стручки, кладите вот сюда.

Листья и правда были мягкими, бархатистыми не только на взгляд, но и на ощупь. Они слегка пружинили, точно войлочные, сидеть на них было удобно. Дийна, не обращая на Александра особого внимания, достала откуда-то из-за пояса сверкнувший полировкой нож и стала ловко отделять стручки от черенков, которыми они крепились к центральному стеблю.

— Давайте я помогу, — сказал Гирин, ему неудобно было сидеть без дела.

— Нет уж, сидите. Тут навык нужен, а то сок прольётся, крем выдавится, — и без всякого акцента, мимоходом добавила: — Я ведь одна тут, на всей планете, и все привыкла делать сама.

До Гирина не сразу дошёл смысл этих слов. Он смотрел, как ловко работают её пальцы, как растёт горка оранжевых стручков.

— Вы и поверили, что здесь целый город? — Рядом с горкой оранжевых начала расти горка полузрелых плодов. — Весь мой лагерь — палатка. Можно было бы организовать обед и здесь, но в лагере — аппаратура, которая нам нужна.

— Вы тут одна? Совсем одна? — Александр наконец все понял и обрёл дар речи.

Дийна печально кивнула головой:

— Совсем. Месяц тому назад мой корабль потерпел здесь аварию. Передатчик не работает, только приёмник, да и то на аварийной волне. Сначала я потеряла голову, бегала по саванне как безумная, кричала, звала на помощь. Но мне откликались лишь динотерии и бескрылые хищные птицы. Разум мой чуть не помутился! Но понемногу я освоилась. Живу, питаюсь плодами и нектаром цветов, самое большое моё лакомство — летающие лягушки, хуже всего, что их приходится есть сырыми. — Дийна покончила с разделкой, взяла гроздь синих стручков, полюбовалась и положила на место. — Эти обработки не требуют: снимайте кожицу — и печенье готово! Привыкайте, Саша. Жизнь тут нелегка, но вдвоём будет веселее.

— Вы серьёзно?

Девушка тяжело вздохнула:

— Как бы я хотела, чтобы все это было сном! — Она подняла на него грустные глаза, в которых, однако же, мерцали озорные золотистые искорки, и вдруг расхохоталась. — А ведь вы поверили! Признавайтесь, поверили?

— Почти поверил. — Александр и посмеивался и сердился. — Я и так запутался, а тут ваши шуточки! Не совестно?

— Совестно, — призналась Дийна, но её серебряные глаза смеялись. — Не сердитесь, Саша. Я и правда целый месяц одна на этой планете. И впереди ещё два месяца одиночества! Ну как тут было не пошутить?

— Но почему вы одна? Что делаете здесь?

— Решила стать отшельницей. Посвятила себя богу и заботе о страждущих и бедствующих.

— А если серьёзно?

Дийна ответила не сразу, как-то вдруг она повзрослела, превратившись из озорной девушки в ту холодноватую представительницу высокой цивилизации, которую Гирин уже видел на берегу озера.

— Если серьёзно, то я прохожу испытание на одиночество и самостоятельность. Есть у нас такой экзамен в программе аттестата зрелости — трехмесячное испытание.

Александр чувствовал: она уже не шутит. Он давно подметил любопытную особенность шуток и розыгрышей: остроумную, ловкую выдумку порой можно принять за правду и попасться на удочку, но настоящую правду не спутаешь с ложью — у неё особое, строгое лицо.

— Серьёзные у вас экзамены!

— Нас с раннего детства приучают к самостоятельности и ответственности. Иначе невозможно. Слишком велика мощь, сосредоточенная в руках каждого гражданина, широки возможности, а ошибка нередко равносильна катастрофе.

Не желая оставаться в долгу, Гирин хотел было воспользоваться случаем и пошутить над ответственностью своей озорной спутницы, но взгляд его случайно упал на перстень с зелёным камнем, украшавший её указательный палец. Он перевёл взгляд на её строгое сейчас лицо с чётко прописавшимися чертами, вспомнил свирепый всплеск голубого пламени, которое смело верхушку дерева-гиганта, и понял, что шутить по этому поводу неуместно.

— И все-таки жестокие у вас экзамены, — подумал он вслух.

Дийна улыбнулась ему, как иногда взрослые улыбаются детям, выслушивая их глубокомысленные реплики.

— Нет, Саша. Они не жестокие, они трудные. У нас вообще трудная жизнь куда труднее вашей! Но зато и гораздо более интересная.

Александр взглянул на неё недоверчиво:

— Мы иначе представляем своё будущее.

— Мало ли что вы себе представляете. — Дийна засмеялась. — Этакий технологический автоматизированный рай, организованный на уровне ваших современных знаний. Нажал одну кнопку — потекло молоко, нажал другую пиво, нажал третью — появился бифштексе картошкой. Песни, пляски, любовь, путешествия и приключения, всеобщее счастье и благополучие. Так?

Конечно, Дийна нарисовала утрированную картину, но в ней было что-то и от фантастической литературы, и от личных представлений Александра. И поэтому он обиделся. Наверное, девушка заметила это, потому что мирно, хотя и с некоторой долей лукавства посоветовала:

— Да вы не обращайте внимания на мои слова. Я ещё и не такое могу нафантазировать. Займёмся лучше завтраком, это сейчас куда важнее структуральной футурологии. Зрелые меканы лучше почистить заранее, чтобы потом уж не отвлекаться. А чистить их нужно вот так. — Дийна показала, как это делается.

Повторяя действия девушки, Александр очистил один стручок, затем второй. Дело пошло, хотя, пока он успевал очистить один плод, девушка успевала управиться с двумя. Очищенные меканы больше всего напоминали восковые свечки, но пахли приятно — печёным тестом.

— Что ваша жизнь интересна, я верю, — сказал Александр между делом. Но трудности, в чем они?

— В труде, в чем же ещё? Наша жизнь — это труд: учёба, работа для создания собственных благ и пропитания, творческий поиск и его натурная реализация.

— А на песни и танцы, стало быть, времени не хватает, — не без ядовитости заметил Александр, вспомнив шутливые сентенции девушки.

— У нас на все хватает времени, — спокойно ответила Дийна. Её склонённая голова, прядь волос, упавшая на чистый лоб, выражение лица вдруг показались Гирину удивительно знакомыми. Словно когда-то в своей жизни он уже сидел вот так, рядом с ней. — Мы живём творческими коллективами, коммунами, они спаяны не только трудом, но и взаимными симпатиями, не только творчеством, но и любовью и дружбой. Мы не только вместе работаем, но вместе живём и отдыхаем, развлекаемся, занимаемся спортом и путешествуем.