Елена Жаринова - Дети Филонея Страница 20

Идя вслед за Ульяной по темному, узкому коридору, Горемыкин обрушил какой-то громоздкий предмет и многоэтажно выругался. На кухне выразительно громыхнули кастрюлями.

— Понаставили тут! Жукова, что это за хрень?

— Толика, пацана соседского, мопед, — ответила она.

Горемыкин протиснулся мимо нее в комнату. Ульяна с трудом пристроила тяжеленный агрегат обратно к стене. Из-за двери раздались бурные приветствия.

Университетская компания Ульяны уже десять лет собиралась каждый апрель, в день рождения Ленина. В этот раз после небольшого сабантуя в кафе наиболее стойкие переместились к Ульяне. Это тоже была традиция. У большинства — семьи, мужья, жены, дети. Ульянина маленькая чистая комнатка по-прежнему принадлежала ей одной.

К приходу Горемыкина в комнате оставалось трое. В кресле, поджав ноги, сидела грудастая и волоокая Дина Корпанос. Она работала в одной школе с Ульяной. На диване свил гнездышко переводчик Шурик Иваницкий — в обнимку с новой женой. Жене этой было от силы лет двадцать, она ужасно стеснялась и побаивалась тяжелого Дининого взгляда.

Перед диваном стоял столик, накрытый кухонным полотенцем. На нем — праздничный натюрморт: бутылка водки, кувшин с разведенным вареньем, миска квашеной капусты, банка шпрот, хлеб в плетеной тарелочке и грубо нарезанная любительская колбаса. Горемыкин выгрузил водку и банку огурцов.

— А ты похорошела, Корпанос, — сообщил он, окидывая однокашницу оценивающим взглядом. — Зубы что ли вставила? Да, вижу: короночка на верхней правой пятерке. Красиво блестит!

Комплимент Горемыкина попал как всегда в цель. Дина поперхнулась морсом и увязалась с Ульяной на кухню — выкладывать огурцы.

На кухне соседка, поджарая, в синем спортивном костюме, с короткой стрижкой на медных волосах, готовила котлетки на пару.

— Уля, вы там курите, — сказала она, не отрываясь от плиты, — а дым к нам тянет. У нас ребенок этим дышит.

Ульяна промолчала, подумав: видела бы ты, как смолит твой "ребенок"… Открыв банку, она стала вытаскивать скользкие огурцы.

— Горемыкин козел, — беззлобно сказала Дина, тяжело опершись на стол. — А Шурик, значит, пошел по малолеткам… Слушай, это просто гнусность — притащить ее сюда.

— Почему? — удивилась Ульяна. Дина выхватила у нее из-под ножа огуречную дольку.

— Розовые щечки, розовые губки… А теперь на себя посмотри. Вот потому и гнусно. А Горемыкин…

— Уля, и маме передай, чтобы свет в туалете не оставляла. А то я с утра опять за ней выключала, — снова вмешалась соседка.

Дина хищно повела ноздрями. Ульяна похлопала ее по руке мокрой ладонью: не заводись, мол. Она быстро выложила нарезанные огурцы на тарелку и увела подругу с кухни.

— Нет, как так можно жить! — возмущалась Дина, идя по коридору. — Она к тебе относится как к приживалке! Как будто ты тут не прописана!

— Перестань, — засмеялась Ульяна. — Неделю назад я попросила Толика сделать телевизор потише. Вот она и мстит. Они ведь, в принципе, нормальные люди. Просто нам всем не хватает жизненного пространства. Здесь же друг от друга исподнего не спрячешь. Да что я тебе говорю, сама знаешь.

— Ну, у меня-то другое дело. Два божьих одуванчика. Диночка, скушайте пирожок. Диночка, а ваш гость любит вишневое варенье?

— Гость? — улыбнулась Ульяна.

— Потом расскажу, — фыркнула Дина, входя в комнату.

— О, Корпанос! — тут же набросился на нее красный как рак Горемыкин. — Может, хоть у тебя есть печатная машинка? Надо самиздатик один срочно размножить.

— Машинка есть, времени нет, — сказала Дина. — А отксерить никак?

— Ты что! Это же лагерная проза! Потянет лет на пять, если поймают. А у меня на работе все такие глазастые…

— Что за самиздатик? — поинтересовалась Ульяна.

— "Колымские рассказы". А автор… Черт, вылетело из головы… Не то Варламов. Не то Шаламов.

— Варлам Шаламов, — засмеялась Ульяна. — Так у меня книжка есть.

Она соскочила с дивана к секретеру. Успела еще искренне удивиться, куда подевались любимые книги, и только тогда поняла, что сморозила. Она опять перепутала, в какой реальности находится!

Это происходило постоянно. Ведь ее собственная жизнь в разных реальностях почти не различалась. Та же квартира, та же работа… Каждое утро начиналось с того, что она прислушивалась к соседскому радио. Если шли новости, все решала одна фраза. Или оптимистичный рапорт об успехах, или тревожная сводка катастроф. С музыкой было сложнее. Ну, со всякими "муси-пуси" и "джага-джага" все понятно. А если запоют какую-нибудь "Малиновку"? Тогда выручал гардероб. Турецкие шмотки — один вариант. Фабрика "Большевичка" — другой. И все равно Ульяне все время приходилось быть начеку, чтобы не сбиться — вот как сейчас.

— Да ты что, мать! — присвистнул Горемыкин. — Я же говорю — лагерная проза. Это никогда не напечатают.

Ульяна, покраснев, извинилась.

Шурик поправил буденовские усы и, понизив голос, сказал:

— Горемыкин, болтать не будешь? У меня ксерокс дома. Приезжай, сделаем.

— Ого! Ксерокс! — восхитился Горемыкин. — Может у тебя и Сеть есть?

Дина раскатисто засмеялась.

— У меня… о, господи!.. нет, — икнул Шурик. — Но я знаю, у кого есть…

— Шура! — одернула его юная жена.

— Правда, ребята, хватит, — нахмурилась Ульяна, поплотнее прикрывая дверь. — Напились, болтаете черт знает что. А у меня в квартире полно ушей.

— И то верно. Давайте лучше выпьем за здоровье… тьфу ты, за помин души именинника! — предложил Горемыкин.

Но Шурик уже занервничал, от рюмки отказался, они с женой засобирались, и Ульяна пошла их провожать.

Когда она вернулась, Дина сидела на коленях у Горемыкина. Кажется, они только что целовались. Потупив глаза, Ульяна начала собирать грязную посуду.

— Слушай, Корпанос, а я думал, Шурик в этот раз на тебе женится, — зевая, сказал Горемыкин.

— С чего бы? — хохотнула Дина. — Он вообще-то за Жуковой ухаживал. Да, Ульяна?

— Ну, это когда было, — возразил Горемыкин. — Жукова тогда у нас была первая красотка на курсе. А ты, Корпанос, была совершенный сморчок. Это сейчас ты такая сдобненькая…

И он с невозмутимым лицом ущипнул ее за бок.

Через полчаса гости ушли. Горемыкин выразил желание проводить Дину. Наверняка он рассчитывал на нечто большее, чем поцелуй в щечку у парадной, ну да что там, оба взрослые люди… Закрыв за ними дверь, Ульяна вернулась в прокуренную комнату и распахнула окно. Во дворе гулко вздохнул апрель. Ульяна забралась на подоконник, как в юности, и выглянула наружу. Прямо над ней, между покатыми крышами, в черном небе висела большая звезда. Узнав старую знакомую, звезда лучисто подмигнула Ульяне.