Феликс Дымов - Благополучная планета (Сборник) Страница 20

Этого, вероятно, и следовало ожидать. Даже удивительно, почему раньше в голову не пришло. Черепки от тарелки недалеко падают…

— Илек, что это? — севшим голосом спросила Ляна.

– Я думаю, это мы, — невозмутимо отозвался Илья.

— Но нас же здесь, посмотри, гораздо больше трех?

— Элементарно, девушка: размножились! — не удержался Грег. Сознание двоилось. Он чувствовал сейчас и за обла, и за человека.

— Не болтай чепухи, Сотт! — не принял шутки Илья. И, как всегда, был прав. — Наверняка это аборигены Ягодки. Попробуем определиться… Следите.

Зеркало-экран показало Грегу, как одна из тарелок приподнялась, присела, ещё раз приподнялась, снова присела. Вздернула рукочелюсть, помахала из стороны в сторону.

— Держи-держи, не опускай! — закричал Грегори. — Сейчас и я обозначусь.

Видишь меня?

Ему пришлось повозиться, прежде чем несуществующие у человека органы покорились. Бесцеремонно расталкивая «соплеменников», переползая прямо по панцирям, Грег пробрался к Илье.

— Обла, обла! — бормотал он на ходу. — Сушеная вобла! Кто тебя обидит — Солнца не увидит!

— Ляна, теперь ты! — скомандовал Илья.

В дальнем краю лежбища сдвинулось с места ещё одно существо. То ли сработало внушение, безбожно приукрасившее действительность, то ли Ляна и впрямь лучше парней управлялась с биомеханизмом, но обоим показалось, она особенно грациозно перебирает ходильными ногами.

— Облочка, ты прелесть! — восхищенно пропел Грег. — Во всех ты, душечка, нарядах хороша!

— Да ну, скажешь тоже! — отмахнулась Ляна.

Весьма изящно отмахнулась. В своем девичьем облике, транслируемом эйгисом.

И в неуклюжем каменном воплощении, которое передали мягкие экраны. Висящее над пультом у Грега призрачное изображение Ильи подало Ляниному изображению руку, но ладонь не нашла ладони. Зато просвечивающие сквозь них монстры сцепились рукочелюстями. Страшно заскрежетали клешни.

«Без аленького цветочка не обойтись, — проворчал Грег. — Без двух цветочков. Одним двоих не расколдуешь!» Он отвернулся, то есть развернул на стебельках глаза, пихнул рукочелюстью соседа или соседку. Соседи не обращали внимания на шустрых собратьев по плазменной купели. Лежали, прижавшись к сытному грунту планетородины, распластав конечности, впитывая силикожей и антеннами живительную энергию пробивающегося сквозь дымную завесу светила. Земляне тоже ощутили потребность внешних тел питаться. Теперь, когда они воочию были бок-о-бок, соприкасаясь рукочелюстями, страхи ушли. Не может быть, чтоб ничего не придумали. Три человека, даже обряженные в чужеродную нечеловеческую личину, все равно сила!

По мере заряжания пузыря нейтрализатор возбуждался, и внешние тела становились невесомыми.

— Что будем делать с остальным сервизом? — лениво поинтересовался Грег, привсплывая над грунтом. И замер. В глазах потемнело. Инстинкт обла на секунду возобладал над разумом человека.

«Вверх, вверх, на волю! — накатывало из глубины клеток, волнами пробегало по биококону. — Прочь с бренной тверди! Мы дети Пространства! Мы слуги Пространства! Наш дом — пустота! Вверх, вверх, на волю!» Громоздкие, напрочь, кажется, прикованные к планетородине, глыбы взмывали и, оправдывая прозвище «летающая тарелка», уносились в небо. Последними от поверхности оторвались трое друзей. За облачным слоем в фасеточные глаза ударило оранжевое солнце, буйным светом раскалило экраны. Ослепить не успело: фасетки затянулись фильтрами. Внешние тела, подчиняясь малозаметным желаниям и жестам, дружно разворачивались, парили, всплывали, падали, кувыркались. Солнце и невесомость опьянили землян, породили состояние всезнания, уверенности. Неудивляющей, по-своему ожидаемой была даже одинаковая у всех троих чужая мысль: «Родовой код выполнил свое предназначение. Тот, кого вы назвали облом, свободен для любой программы».

Слова в мозгу прозвучали на родном языке и так явственно, что, по крайней мере, двое из трех подумали: «Опять розыгрыш Грега. Не может без шуток».

Этой мыслью эйгисы тоже обменялись, возмутив бедного Сотта до глубины души:

— Да вы что, ребята! Я же знаю, когда шутить!

Не всякий раз, усомнилась Ляна. А Илья, поерзав в ложе-кресле и автоматически приняв позу пилота на дежурстве, посетовал:

— Эх, будь это космокатер или флай, сейчас бы запрос в компьютер. Спектр, класс, угловые параметры, галактические координаты — и светило опознано!

Он едва успел договорить: у верхнего среза пульта замерцала молочная полоса, по ней побежали знакомые символы. Информация была понятной, но неполной без координат и названия светила…

— Ребята, а ведь эти шутки приспособлены конкретно под человека! — заметил Грег. И потерся затылком об эморезонатор.

— Еще бы, нашими мыслями питались! — Илья зачем-то заглянул под пульт: — Где же у него память?

В ответ все трое ощутили тоскливую пустоту и новую общую мысль: «Родовая память исчерпана, оперативная функциональна. Свободен для исполнения любой программы».

— Свободен, свободен… Мы тоже были свободны… Землю можешь отыскать? — грубо спросил Грегори.

— Ну зачем ты так? Они же не виноваты. Дай осмотреться, привыкнуть к людям, правда, облышко?

Голосок у Ляны был нежный, мягкий — точно она разговаривала с котенком. И облы замурлыкали хором — о прекрасном Пространстве и яростных кратных солнцах, об одиночестве Разума и жизнерождающем Времени, об ожидании, поиске и надежде. «Во мраке и тьме из комочка жизни лепится Разум. Разум ищет Братьев и помогает им», — пели облы.

А может, это пела Ляна, постигая и родня с человеческой натурой натуру внечеловеческую.

«Мы слуги Пространства», — шептали облы.

«Мы дети Земли!» — возражали люди.

12

Айт не мог понять, что заставляет его кружиться вокруг Куздры. Виток за витком наматывал он, не приближаясь и не удаляясь, не следя за временем, почти не глядя на экран. Планету трясло, она извергала лаву из недр и дымилась, нарывала вулканами и осыпала горы. Но сверху ничего такого видно не было: планета благопристойно занавесилась лилейными, собранными в букеты облаками. Черные междуоблачные провалы окаймляли эти букеты трауром. Будто цветы на могиле. Планета-могила. Шаровой курган, насыпанный на месте захоронения. А он, Айт, как убийца, кружит возле места преступления. Ты слабак, Айт! Не век же торчать у надгробия!

Не век. Снизу гроздью болотных пузырей всплывала стая тарелок.

Такая вдруг душная, дикая злоба заклокотала в осиротев шем Айте, такая ярость на палачей! Даже Рума, безучастно лежавшая до того с грустными глазами в кресле, приподняла голову. Вампиры, упыри, ментпаразиты! Да я вам за сестренку! За ребят.