Михаил Харитонов - Дивен Стринг. Атомные ангелы Страница 20

Она как раз закончила с голубыми орхидеями и принялась за бархатцы, когда зазвонил мобильник.

— Добрый день, — услышала она голос в трубке. — Вас беспокоят из полиции штата. Меня зовут Рой Бэксайд.

— О, — сказала Серафима, — вы по поводу моей дочки? Удалось что-нибудь узнать?

— Некоторым образом по её поводу… — голос в трубке потерял уверенность. — Мне нужно узнать одну вещь. Я имею в виду обстоятельства её рождения.

— Что именно вас интересует? — Серафима подняла подбородок, как бы защищаясь от неизвестной опасности.

— Всё. Но прежде всего — когда вы родили девочку. И от кого.

— А, вы про это… — художница слегка расслабилась. — Ну, вы знаете. Я жила в монастыре, где меня…

— Да, я уже навёл справки. Вы были в том монастыре, и вас изнасиловали. Ужасная история.

— Вообще-то, — смущённо призналась Серафима, — мне очень повезло. Вы знаете, у меня, среди всего прочего, аллергия на семенную жидкость. Но среди тех мужчин нашёлся один, на которого у меня, кажется, аллергии не было. И через шесть месяцев…

— Вы сказали — через шесть? — голос задрожал от волнения. — Именно через шесть?

— Да. Видите ли, у меня не было никаких шансов родить естественным путём, да и доносить плод тоже. Так что Биси из меня вынули немножечко пораньше. Уверяю вас, это ей не повредило.

— Вы оказали значительную помощь, — в голосе послышалась искренняя благодарность. — У нас была проблема с возрастом.

— Надеюсь, больше у вас нет проблем? — любезно поинтересовалась Найберн, тихонько нажимая на кнопку сервомотора. Коляска на медленном ходу поплыла вдоль подоконника.

— У нас сейчас очень много проблем, — сказал Рой уныло. — Но вы замечательная женщина и очень нам помогли. Держитесь. Успехов.

Серафима разочарованно вздохнула. Она рассчитывала на более содержательный диалог. Но чувство ответственности подсказало ей, что не стоит отвлекать от дела людей, которые пытаются спасти её единственное дитя.

Она снова взялась за лейку. Бархатцы закивали нейлоновыми головками, когда на них обрушились первые капли воды.

ГЛАВА 26

Маленькая Бисальбуминия открыла глаза.

Она лежала в больничной палате, на первый взгляд — самой обычной. Тело её было туго перебинтовано, но, кажется, не связано. Рядом стояла капельница — пустая, напоминающая медузу на вешалке.

— Проснулась? Как ты там? — раздался знакомый голос Зелёного Человека.

— Ничего, только живот побаливает, — честно ответила девочка.

— У тебя там чуть перитонит не образовался, — сказал Зелёный Человек. — Я тебя, вообще-то, вытащил с того света в последний момент. К тому же плутоний вреден для детского организма. Не знаю, как ты его там в себе держишь…

— Когда у меня идут плохие какашки, — сказала девочка, — мне немножко жжёт попку.

— Радиация, хуле, — буркнул себе под нос Зелёный Человек, возясь с какими-то непонятными предметами. — Кстати, что у тебя с волосами?

— А что с ними не так? — не поняла Биси. — Мама говорит, что женщин с такими волосами, как у меня, любят мужчины. Только такие женщины глупые, — вздохнула она.

— Твоя мама не различает цвета, — напомнил Зелёный Человек. — Мужчины от твоих волос должны шарахаться. И от всего остального вообще-то тоже.

— У нас в школе половина девочек ходит с такими волосами, — обиделась Биси. — А другая — с фиолетовыми. Это подчёркивает индивидуальность и свободный выбор.

— У этих дур волосы крашеные, а у тебя они, насколько я понимаю, настоящие, — проворчал маньяк, после чего перешёл на обычную маньяческую манеру речи: — Ну а теперь, миленькая симпампулечка, мы немножечко поспим, совсем-совсем чуточку… — он подошёл к Биси с блестящим шприцем в руках.

— Дяденька, — попросила Биси. — Может быть, вы будете со мной говорить по-нормальному? Мне, конечно, нравится, когда меня называют миленькая симпампулечка, — вежливо сказала она, хотя ей это совсем не нравилось, — но вы же не собираетесь напоминать мне об этом всё время?

— Ты слишком умна, — вздохнул Зелёный Человек, — для этого мира. Хорошо, не буду сюсюкать. Короче, сейчас тебе вколю снотворного, поспишь ещё часов пять-шесть. И я отдохну часок-другой. У меня сегодня ещё много дел, а мне пришлось долго копаться в твоих потрохах. Это, знаешь ли, выматывает.

— Но вы нашли то, что вам было нужно? — поинтересовалась девочка.

— Да. Оно-то и попало в аппендикс. Я, кажется, схватил дозу, пока вытаскивал из тебя эту штуку.

Девочка не поняла, что такое «доза» — то, о чём ей рассказывала мама, учительница и телевизор, касалось чего-то другого, но тоже плохого. Но спрашивать не хотелось. Хотелось спать.

Она послушно подставила ручку.

ГЛАВА 27

Бомба размещалась в третьем павильоне, посвящённом постнеореалистическому искусству.

Выглядела она как самая обычная атомная бомба — сделанная, разумеется, в Китае, как и всё остальное в этом мире. На боку даже красовалось обычное для бомб этого класса "made in China" и "Merry Cristmas". Привинченная к никелированному корпусу табличка извещала, что экспонат, по мнению экспертов, имеет художественную ценность. На другой табличке указывался собственник: особый контемпорари-арт-полк US Army.

Владимирильич усмехнулся: он-то знал, почему и зачем в каждом американском музее выставляется хотя бы одна атомная бомба.

После того, как демократическая администрация в рамках борьбы с экономическим кризисом выделила несколько миллиардов долларов на поддержку американского искусства, Министерство Обороны — которому демократы срезали ассигнования — объявило все сколько-нибудь важные виды оружия произведениями современного искусства и потребовало участия в делёжке бюджета. После слушаний в Конгрессе было принято решение, что произведением искусства следует считать то, что выставляется в музеях. Поэтому военные, чтобы не потерять свою долю, регулярно устраивали экспозиции. Обычная американская практика.

Бомба лежала в каком-то закутке и выглядела сиротливо: около неё не было ни единого посетителя.

Лермонтову вдруг пришла в голову мысль, что одиночество — худшее из лекарств, которыми нас пичкает жизнь. Потом он вспомнил о своих планах и приободрился: в безумном мире неограниченного насилия люди будут бояться друг друга, а, значит, одинокими будут все; если же все будут работать над проблемой одиночества, кто-нибудь её решит, и оно перестанет быть проблемой.

Этот силлогизм, неопровержимый и сверкающий, подобно алмазу, был так хорош, что Владимирильич потратил лишние полторы секунды на его обдумывание и извлечение следствий — и ещё раз порадовался ясности своего ума.