Вера Камша - Новое тысячелетие Страница 20

У нас был вездеход и данные о чистых землях на востоке. Триста километров. Шесть часов пути. Все просто. Но топлива на обратную дорогу не хватит. В ангарах Экоцентра стояло еще два вездехода, но этого все равно мало.

Я остался. И взвод в угрюмой солидарности меня поддержал.

Я ждал твоей улыбки. Но наткнулся лишь на слезы и обиду. Думал, ты поймешь позже. Ведь без нас Бункер вымер бы быстрее.

Ты не поняла.

И однажды утром у шлюза не оказалось нашего вездехода.

Двое моих ребят тоже пропали. Я их не винил, новенькие в отряде. Но простить тебя не смог.

Так что я здесь из-за тебя, милая…

Да! Да, я угнала вездеход. И помогли мне твои же солдатики. Они не хотели умирать и видеть вокруг только смерть. Ты подумал о них? Ты подумал о братьях по оружию? Ты подумал обо мне?! Нет! Тебе понравилась роль обиженного! Тебе захотелось быть ближе к народу! Наслаждайся!

Я — не народ! Меня избрал Экоцентр. И тебя тоже!

Ты не поможешь им. Они обречены. И ты вместе с ними…

В молодости, до войны, у меня была собака. Крепкая, благородная немецкая овчарка. Сколько себя помню — рядом она. Встречала сначала из школы, потом из техникума, потом из института. А потом начала слабеть. Старость и рак матки, как сказал врач.

Я ее усыпил. Сидел на полу и гладил уснувшую от укола Дину, а небритый ветеринар молча заправлял шприц, чтобы убить мою красавицу.

Да, ее не держали лапы, да, она почти не ела…

Но она жила!

Потом укол, судороги, распахнутая пасть, вываливающийся язык…

Только в этот момент я понял, что убил ее. Ведь могла умереть сама, может быть спокойно, без боли.

До сих пор перед глазами стоит та картина. Выгнувшаяся дугой собака, широко раскрытые глаза, смыкающиеся — размыкающиеся в агонии челюсти. И бледный язык…

Была ли эта смерть во благо? Не знаю!

Теперь передо мною оказались люди, которые все равно умрут, и я мог стать тем самым ветеринаром. Облегчить их страдания. Патронов хватило бы на всех.

Но я не мог.

Если есть шанс — надо его ловить. И держать.

А ты сбежала…

Сегодня я вновь говорил с Игнатом. На просьбу о третьем вездеходе он проорал в микрофон, что я идиот. Что все равно никто не доберется. А если и удастся — подохнут от голода.

Я кивал, зная, что он меня не видит, да, такое может быть. Но это шанс. Пусть и мизерный, но шанс.

Договорились на вечер, у входа в Экоцентр. У этой несокрушимой громадины, спокойно выдерживающей удар ядерной боеголовки. У оплота жизни со всеми удобствами. Там есть кофе, есть чай, есть первое — второе — третье. Даже лесопарковая зона имеется…

И все это принадлежит четырем сотням избранников. Среди них дай бог половина заслужила оказаться под защитой нерушимых стен. Остальные пробились по блату или просто купили себе тепленькое местечко.

Я это знал…

Тратить топливо вездехода не стали. Шли пешком. Ты шагала впереди всех, за тобой плелись Виталик и Женя, а следом топали мои ребята. Они ведь и охраняли вас, по большей части, от возможной атаки Своры! Не конвоировали… Берегли!

Я прикрывал тыл, высматривая среди развалин псов.

Можно сказать, я все понял, когда не увидел вездехода у вашего шлюза…

Понял, но ничего не успел…

Ты, конечно, был уверен в своей силе. Уверен в том, что победил. Что ограбил друзей на две необходимые машины.

Ты ошибся. Просто плохо знал Игната. Он — гений. Он прекрасно знает, чем обернется потеря вездеходов. Правда, даже тупой сообразил бы.

И встречающий нас нервный охранник, один из твоих ребят, кстати, лишь подтвердил мои подозрения.

А ты растерялся. Ты ничего не понимал. Ты никогда не отличался сообразительностью, я даже не знаю, как тебя допустили в Экоцентр!

Даже когда мы побежали к шлюзу, ты стоял словно истукан, а твои ребята напряженно ждали команды.

И только когда хором застучали турели — ты что-то крикнул… Мне показалось, что ты просил вернуться. Так, наверное, и было… «Вернись»… Да?

— Ложи-и-ись! — взревел я тогда, падая на землю и втаскивая с плеча автомат. Пулеметные очереди срезали сразу пятерых ребят, среди них находился и Олег… Помнишь его, нет? Думаю — вряд ли…

Раненый Макаров костерил весь белый свет, стараясь укрыться за телом убитого товарища. А из динамиков лились слова Игната… И почему я помню каждое ругательство Макарова и никак не могу ухватить в памяти хоть одно слово командира Экоцентра?..

Турели замолчали, едва заложники оказались в шлюзе.

Из взвода в живых осталось лишь три человека…

Я, Артемьев и Гусев…

Макаров умер по дороге к Бункеру…

Знаешь, оказывается, я только сегодня узнал, что такое ненависть…

Игнат плакал. Когда я увидела его — он плакал. Понимаешь ли ты? Представляешь ли?

Он боялся за каждого из нас, боялся за Экоцентр. Он не видел другого выхода. Он знал, что ты так просто нас не отпустишь. Под твоим началом было двадцать солдат. Не ахти, конечно, каких, но все же — солдат… Ты мог разрушить все, понимаешь? Думаю, ты считаешь его полной сволочью. Жадной и подлой. Он не такой

Сволочи не рыдают…

Ты сам не оставил ему выбора, Тема. Не ос твил…

Артёмьева и Гусева я отправил на восток. На вездеходе. Вместе с ними уехали двадцать мужчин, сорок женщин и сорок детей. Все точно, как в табеле. Мерзко. Мне пришлось все же стать судьей. Молодые. Поедут только молодые…

Подумать только, я уподобился зверям, придумавшим Экоцентр. Я решал, кому жить, а кому, возможно и нет…

И знаешь, я понял, что был глупцом. Да… Я ждал, что отсеянные люди бросятся вперед, начнут убивать выбранных. Этого не случилось. Да, темнели глаза, да, раздавался плач…

Но никто не попытался оспорить мое решение…

А я отбирал только молодых и сильных… Говорил, что вездеход вернется за оставшимися. Врал…

Артемьеву и Гусеву был дан четкий приказ — назад не возвращаться… Выйти из зараженной зоны и пытаться выжить.

Больше никто об этом не знал…

Я дал людям надежду. Это мания величия? Я судил, я выбирал…

Одно большое Я!

Когда вездеход ушел — в секторах стало легче дышать. Эти генераторы кислорода (двадцатого, что ли, года) неожиданно начали справляться со своей работой.

Но еды все равно осталось от силы на неделю.