(Алексрома) Ромаданов - Плоть, прах и ветер Страница 20

Но вернусь к событиям тех дней. На посвящение в вечную жизнь собрались все, кто получил аттестат, одиннадцать человек. Не было только Игора. Его родители прислали накануне письмо, в котором писали, что он сильно простужен, и просили для него разрешения пройти обряд посвящения не в интернатском храме, а в местном. Директор дал такое разрешение. Об Игоре, кстати, я теперь вспоминал все меньше и меньше, а если и вспоминал, то без любви, как о человеке, оставившем друга.

Процедура посвящения держалась в тайне, и никто из нас не знал, что нам предстоит. По одному нас заводили в специальную комнату за алтарем, а тех, кто приобщился к вечным, выводили через другую дверь, и не было никакой возможности расспросить их о том, что произошло. В какой-то момент одна девочка стала испуганно нашептывать остальным, что случайно подсмотрела, как первого посвященного вынесли из ритуальной комнаты на носилках, но в это никто не поверил...

Я был пятым. Меня завели в заветную комнату. Посередине нее была установлена высокая деревянная виселица, упиравшаяся в потолок. Под ней стоял табурет, по бокам - два священника. Этот ритуальный антураж не вызвал во мне ни возвышенного трепета, ни страха, только интерес. Я почему-то был уверен, что со мной не сделают ничего плохого, и когда мне сказали снять рубашку, встать на табурет и засунуть голову в петлю, я с улыбкой повиновался, воспринимая это как ритуальную игру. "Опусти руки, сын мой," - сказал один из священников. Я опустил руки по швам, и он стал читать заповеди:

Заповедь первая. Не строй иллюзий. Заповедь вторая. Ни о чем не жалей. Заповедь третья. Ни в чем себе не отказывай. Заповедь четвертая. Жизнь имеет смысл только если она вечна.

Презирай смертных. Заповедь пятая. Сруби засохшее дерево, добей умирающего. Заповедь шестая. Убей в себе страх.

В этот момент второй священник выбил из-под моих ног табурет. Это было так неожиданно, что в первый момент я безумно удивился...

Заповедь седьмая...

...и только в следующий момент ощутил отчаянную беспомощность, когда под ногами нет опоры...

Забудь родителей, думай о потомстве...

...мои руки инстинктивно дернулись вверх, чтобы зацепиться за веревку, но петля от резкого движения затянулась еще туже, так туго, что спазм в горле заставил меня забыть обо всем...

Заповедь восьмая...

В моих легких еще был воздух, выход наружу был для него перекрыт, и я мог дышать им...

Бог сентиментален, не стесняйся просить у него многого...

...Боже, как болит шея! Позвонки вытягиваются и хрустят под весом тела...

Заповедь девятая...

Перед глазами у меня пошли красные круги, потом черные, потом запестрели белые точки, потом отключился звук и точки быстро закружились по спирали, сворачиваясь, как вода в воронке, и увлекая меня за собой...

Время остановилось, пространство исчезло. Но остался свет, он был у меня над головой. Я висел в темноте на веревке, не чувствуя ни боли, ни своего тела. У меня не было тела, но я мог смотреть по сторонам. Это было удивительно, потому что у меня не было глаз. Я смотрел по сторонам и видел везде темноту, за исключением светящегося круга над головой. В этот неясно очерченный круг уходила толстая веревка, к которой я был подвешен. Сверху, из круга, доносились голоса и приглушенная органная музыка. Там была жизнь, таинственная и недосягаемая.

Снизу послышался хриплый нечленораздельный голос. Я всмотрелся в темноту и увидел безобразное синее лицо с высунутым набок опухшим языком. Туловища не было видно, только изуродованную кровоподтеками шею.

- Кто это? - спросил я самого себя.

- Это Каальтен, - ответил я себе сам.

- Тот самый?

- Да.

- Почему он так беспомощен?

- Потому что он ничего не может.

- Но он ведь Человеко-Бог.

- Такой же, как его изображение. Ни больше ни меньше. Люди поработили его душу.

- Зачем мне это знать? - спросил я самого себя. - Если я вернусь на Земмлю, это знание помешает мне.

- Ты вернешься на Земмлю и забудешь то, что видел, ответил я себе сам. - А если вспомнишь, тебе это покажется собственной фантазией.

Я почувствовал, что поднимаюсь вверх на веревке. Снизу послышались нечленораздельные вопли, и я увидел, как ко мне протягивается из темноты прозрачно-голубая рука с ветхой книгой. Я взял эту книгу - она мне показалась важной, и я крепко прижал ее к груди. Свет становился все сильнее и сильнее, и когда он стал совсем нестерпимо слепить глаза, я увидел над собой небо. Я лежал в глухом церковном дворике на носилках и крепко прижимал руки к груди, словно в них должно было что-то быть. Но что - я не помнил. (Когда позднее ко мне вернулось воспоминание о книге, я решил завести себе записыватель мыслей, чтобы никогда не терять их).

Под вечер все одиннадцать человек окончательно пришли в чувство после посвящения, и нам сказали десятую заповедь, которую никто во время обряда не услышал: "Девятую заповедь установи себе сам". Тотчас мой мозг озарила мгновенная вспышка, и я на долю секунды вспомнил, что на том свете говорил с самим собой, а при возвращении потерял какую-то книгу. Этой ничтожно малой доли секунды мне хватило, чтобы зафиксировать свое воспоминание, и я сформулировал для себя собственную заповедь: "В мире нет ничего, кроме меня самого, моего воображения и моей книги". Эту заповедь я вывел не логическим путем, но на основе собственных ощущений. Разумеется, это платоника чистой воды, и такой постулат трудно принять нормальному здраво мыслящему человеку, но, как ни странно, его невозможно опровергнуть, по крайней мере, в рамках данного повествования, потому что любые аргументы и контраргументы будут плодами моего собственного разума, отраженными в моей же книге.

6. Привет от дяди

Пока я предавался воспоминаниям, мы прибыли в гостиницу. Снаружи она выглядела так же неказисто, как и остальные хибары, но просторному светлому холлу не чужды были элементы роскоши: живые цветы в красочных вазах, миниатюрные фонтанчики по углам и в центре - причудливо изогнутая гипсовая виселица с лепкой в стиле барокко и с подвешенными к ней целующимися розовыми ангелочками. Но и на этом идеальном образце кича лежала печать декаданса: у ангелочка мужеского пола был отбит гипсовый членик. "Пьяные господа офицеры упражнялись в стрельбе", театрально вздохнула Лина, поймав мой взгляд.

Портье провел нас в номер. Я осмотрелся по сторонам и несколько опешил... В центре огромной комнаты стояла необъятных размеров овальная кровать под атласными покрывалами и воздушно-легкими капроновыми балдахинами, которые затейливо отражались разноцветными лоскутами на потолке, щедро усеянном осколками зеркал; за ее изголовьем в стену был вделан бар из красного дерева с плотными рядами разнокалиберных бутылок, веселящих глаз яркими этикетками. По одну сторону от кровати насыщенно-алым углублением в форме сердца красовалось джакузи, а по другую - широкий камин из крупного неотесаного камня. За легкой стеклянной перегородкой голубел прозрачной водой объемный бассейн.