Филип Дик - Мечтают ли андроиды об электроовцах Страница 21

— Выходом, безусловно, является Пеллиг, — провозгласил Мур. — Мы имеем двадцать четыре различных ума, между которыми не будет установлено никаких контактов. Каждый из этих мужчин и женщин станет сидеть здесь, в Фарбене, изолированно от всех остальных, но соединенный с механизмом реализации.

Через неправильные интервалы мы подключаем какой-нибудь ум, случайным образом выбранный среди операторов. Каждый из них имеет четко выработанную стратегию. Но никто не будет знать, на чей ум мы подключим его и когда. Никто не будет знать, какая стратегия, какой образ действия будет избран в момент начала игры.

У телепатов нет никакого способа узнать, что станет делать Пеллиг в следующую минуту.

Бентли испытал восхищение от размышлений этого техника с безжалостной логикой.

— Неплохо, — признал Тед.

— Вот видите, — с гордостью произнес Мур. — Пеллиг — это частица Гейзенберга. Телепаты смогут определить его траекторию — прямо на Картрайта. Но никто не рассчитает его скорости. Никто не будет знать, в какой точке этой траектории он окажется в заданный момент времени.

8

Квартира Элеоноры Стивенс находилась в квартале, где жили классифицированные Холма Фарбен. Эта квартира состояла из нескольких комнат приятного вида.

Бентли окинул их оценивающим взглядом, пока Элеонора наводила порядок.

— Я только что переехала сюда, — пояснила девушка.

— Где Мур?

— Вероятно, дома, я думаю.

— Я полагал, что ты живешь с ним.

— В настоящее время — нет.

Элеонора повернула регулятор прозрачности стены.

Холодные звезды в ночном небе, движущиеся искры и освещенные очертания Холма постепенно побледнели и исчезли. Элеонора искоса бросила на Теда смущенный взгляд.

— Честно говоря, в настоящее время я ни с кем не живу.

— Как это прискорбно! — воскликнул Бентли. Он тоже смутился. — Я этого не знал.

Элеонора пожала плечами и улыбнулась ему:

— Грустная ситуация, правда? После Мура у меня был один исследователь из лаборатории, кстати, друг Мура, потом — экономист. Не забывай, что я была телепаткой. Большинство мужчин не хотят жить с телепатками, и я, разумеется, никогда не принадлежала никому из членов Корпуса.

— Теперь это в прошлом.

— О, да.

Вдруг, замолчав и задумавшись, она сделала круг по комнате, глубоко засунув в карманы руки.

— Мне кажется, что я испортила себе жизнь. Телепатия никогда не интересовала меня, но у меня не было другого выбора. Или подвергнуться тренировкам, или пойти на операцию. Кроме того, у меня не было никакой квалификации, и мне светило рабочее ноле. Если Веррик выбросит меня — это конец всему. Я не могу вернуться в Корпус, но я и не могу преуспеть в игре.

Она умоляюще посмотрела на Бентли.

— Тед, это ничего, что я независима?

— Абсолютно неважно.

— Наверно, это кажется забавным: быть свободной таким способом. Я совершенно одна, никого рядом. Это жестоко, Тед. Я не могла последовать за Верриком. Это единственный человек, рядом с которым я чувствую себя в полной безопасности. Но это отрезало меня от моей семьи.

Она патетически взмахнула руками:

— Я терпеть не могу быть одна. Я боюсь.

— Не надо бояться. Сопротивляйся им.

— Я не могу, — произнесла она, вздрогнула и продолжила: — Как тебе удается так жить, Тед? Ведь надо от кого-то зависеть, быть чьим-то протеже. Это холодный и враждебный мир, лишенный всякого тепла. Знаешь, что произойдет, если ты сорвешься?

— Знаю, — кивнул Тед. — Они расправятся со мной.

— Я думаю, я должна была остаться в Корпусе. Но я ненавижу это. Без конца следить, слушать, что происходит в умах других. Ты уже больше не живешь, ты уже не являешься самостоятельным индивидом, ты часть общего организма. Ты больше не можешь ни любить, ни ненавидеть. Есть только работа, причем ты делаешь ее совместно еще с двадцатью другими людьми типа Вейкмана.

— Ты хочешь быть одна, но в то же время боишься этого.

— Я хочу быть сама собой! Но не одна. Я ненавижу просыпаться утром и видеть, что рядом со мной никого нет. Я ненавижу возвращаться в пустую квартиру. Есть в одиночестве, готовить и вести хозяйство только для себя самой. Зажигать свет, опускать ставни, смотреть телевизор, ничего не делая, думать.

— Ты молода, привыкнешь к этому.

— Нет, я к этому никогда не привыкну.

Пронизывающим взглядом она в упор посмотрела на Теда и отбросила назад свою огненно-рыжую гриву.

— Начиная с шестнадцати лет у меня была масса мужчин. Даже не помню сколько. Я встречала их на работе, как тебя, на приемах, у друзей. Какое-то время мы были вместе, потом начинали раздражать друг друга. Всегда что-то происходит. Это никогда не продолжается долго. — Ужас снова заставил ее вздрогнуть, сильнее, чем раньше. — Они уходят. Они остаются на какое-то время, а затем уходят, оставляя меня одну. Или же они выгоняют меня.

— Это бывает, — согласился Бентли.

Погруженный в собственные мысли, он с трудом следил за тем, что она говорила.

— Когда-нибудь я найду среди них одного, — горячо произнесла Элеонора. — Ведь правда? Мне только девятнадцать лет. Несмотря на мой небольшой жизненный опыт, я не так уж плохо устроилась. Веррик мне покровительствует. Я знаю, что могу доверится ему.

Бентли вышел из оцепенения:

— Ты предлагаешь нам жить вместе?

Элеонора покраснела:

— Ну а ты хотел бы?

Тед помолчал.

— Что с тобой? — настойчиво спросила Элеонора. В ее глазах заблестела обида.

— Это с тобой никак не связано.

Бентли отвернулся от нее, подошел к стене и снова сделал ее прозрачной.

— Холм красив ночью. Глядя на него, никогда не догадаешься, чем он является на самом деле.

— При чем здесь Холм?

Она снова напустила густого, как молоко, тумана.

— Если я для тебя ничего не значу, следовательно, тебе необходим Веррик? О да, я знаю, конечно. Риз Веррик. О небо! Ты был так пылок в тот день, когда внезапно появился в бюро. Ты так вцепился в свой портфель, как будто это был пояс девственности. — Она слегка улыбнулась. — Можно было подумать, что это христианин входит в рай. Ты долго ждал, и у тебя было столько надежд. Ты был до невозможного патетичен. Я подумала, что не отказалась бы встретиться с тобой еще.

— Я хотел уйти из системы Холмов и найти нечто получше. Я мечтал проникнуть в Директорию.

— Директория! — Она разразилась смехом. — Абстракция! Из кого, по-твоему, состоит Директория? — Она задыхалась, глаза ее горели, сердце сильно билось. — Это живые люди, а не учреждения и конторы. Как можно быть преданным предмету? Старики умирают, новые занимают их места, одни лица заменяют других. Где ваша преданность? И кому? Или чему? Это суеверие! Можно быть верным слову, имени, но не живой сущности из плоти и крови.