Джон Браннер - Всем стоять на Занзибаре Страница 21

Верно, вы не раб. Вам не повезло гораздо, гораздо больше. Вы – хищный зверь, запертый в клетке, прутья которой не неподвижные прочные предметы, которые можно глодать или о которые можно биться в отчаянии головой, пока не напьетесь вусмерть виски и не перестанете изводить себя. Нет, эти прутья – конкурирующие представители вашего собственного вида, в среднем как минимум такие же изворотливые, как вы, вечно перемещающиеся, так что вы не способны их пришпилить, готовые без малейшего предупреждения поставить вам подножку, дезориентирующие вашу личную среду, пока вам не захочется схватить пушку или топор и превратиться в мокера. (По сути, именно поэтому в них и превращаются.)

И их сейчас больше, чем когда-либо прежде. Вы же привыкли рассчитывать на частную жизнь и уединение, чтобы время от времени сбросить напряжение, но частная жизнь становится все более и более дорогостоящей, поэтому считается нормальным, что даже хорошо оплачиваемый бизнесмен кого-то пускает в свою квартиру, чтобы пользоваться жизненным пространством, на оплату которого уже не хватает его собственного заработка, например, помещением достаточно большим, чтобы вместить не только его самого, но и его личную собственность. Но сегодняшняя агрессивная реклама приказывает вам выкинуть эту лелеемую собственность и приобрести другие, чужие вам вещи. А еще вам день и ночь твердят из разных официальных источников, что люди, которых вы не знаете, но которые придерживаются таинственных квазирелигиозных заповедей, известных как марксистско-ленинистская-маоистская догма, и общаются на языке, знаки которого вы и письменностью-то не считаете, пытаются вторгнуться в угодья вашей банды, вашей нации. И еще…

За последнее десятилетие двадцатого века объем продаж транквилизаторов подскочил чудовищно – на тысячу триста процентов. Если ваша страна не слишком бедна и в состоянии обеспечивать поставки, два из пяти ваших знакомых нарки и сидят на каком-нибудь, возможно, разрешенном и приемлемом в обществе наркотике вроде алкоголя. Впрочем, скорее всего они сидят на транках, которые, кстати подавляют способность к оргазму и толкают подсевшего на них человека к оргиям, якобы стимулирующим ослабленную потенцию, или на таком препарате, как «мозголом», который в качестве приманки обещает «уникально личный опыт» и с гораздо большей вероятностью повлечет за собой старческую деменцию, чем курение табака – рак легких.

Короче говоря: ваша жизнь от рождения до смерти сродни шагам безнадежно пьяного канатоходца, чей номер до сего момента был настолько плох, что его забрасывают тухлыми яйцами и пустыми бутылками.

А стоит вам упасть, дальше – с непреложной неизбежностью – случится вот что: вас изымут из привычной среды (она вам не нравится, но хотя бы не совершенно вам чужда) и поместят в другое место, где вы никогда раньше не были. Главным лишением станет лишение территории: вас запихнут в камеру, в которой нет решительно ничего, что помогало бы вам идентифицировать себя как самостоятельную личность. Вторичным лишением станет отсутствие абстрактных эквивалентов территории: у вас отберут одежду, которую вы сами себе выбрали, и дадут вам заношенные тряпки из вторых или двадцатых рук, и у вас не будет ни малейшей частной жизни или уединения, поскольку, сообразуясь с особым, беспорядочным расписанием (чтобы вы не могли даже определить время по голодным резям в желудке), станут распахивать дверь и пялиться на вас, чтобы узнать, что вы делаете.

В конечном итоге вы изобретете собственный язык, поскольку иного способа изолировать себя у вас не будет; вы станете карябать на стенах письмена своими экскрементами, так как в этом месте вам не принадлежит ничего, кроме продуктов вашего тела; и вас назовут безнадежным и «интенсифицируют» прописанное вам «лечение».

Не говорите, что с вами такого не случится. В последние сто лет шансы на это растут ежедневно. По меньшей мере пять из десяти ваших знакомых побывали в психиатрической клинике, и из этих пятерых по меньшей мере один – ваш родственник, пусть только двоюродный или троюродный. Опять же, если это не так, то только потому, что вы живете в слишком бедной стране, которая не может себе позволить достаточное число психбольниц, чтобы охватить все свое население в общепринятых масштабах.

Слава богу, что есть такие страны! Если то, что я здесь пишу, вас встревожило, советую туда иммигрировать».

«Вы: Зверь» Чада С. Муллигана

ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (5)

ИЗМЕНЯЮЩИЙ ПАРАДИГМЫ

Немного конфузясь (власти подобные суеверия не одобряют), студенты по пути к прекрасным современным небоскребам Университета патриотизма обычно заглядывают в разукрашенный многоцветными флажками и позолотой храм, чтобы, задабривая духов, возжечь вулканчики из благовонной пасты и благодаря этому чуточку полнее сосредоточиться на лекциях.

Многое изменилось в Ятаканге, но тот, благодаря кому стало возможно большинство преобразований, чурался известности. Более того, один крайне важный фактор оставался неизменным: в Ятаканге, быть может, более, чем в любом другом месте на поверхности планеты, люди ощущали божественный произвол.

Изобилие хваленых ста островов, на которых раскинулась эта страна, было почти невероятным. Изо всех стран Азии Ятаканг один мог экспортировать излишки продовольствия, в основном сахар и рыбу. (Производящий последнюю тысячетонными партиями специальный штамм Tilapia был модифицирован профессором Лиукакарта Моктилонгом Сугайгунтунгом.) Благодаря многочисленным месторождениям страна не зависела ни от кого в том, что касалось таких ископаемых, как алюминий, бокситы и нефть – для изготовления пластмасс, а не как топливо. (Особая бактерия Сугайгунтунга сама разбивала липкие местные смолы на поддающиеся откачке более легкие фракции и делала это на глубине мили под землей.) Это была самая большая страна в мире, в которой не было ни одного завода по синтезу резины. (Местные плантации были беспощадно очищены от культур двадцатого века и заново засажены выведенным Сугайгунтунгом штаммом, который раз в сезон давал латекса вдвое больше всех прочих.)

Но все это без предупреждения иного, нежели дрожь иглы на бумажной ленте, могло рухнуть под яростью Дедушки Лоа, дремлющего у пролива Шонгао. Он не выходил из себя с самого 1941-го, но рынок вулканчиков благовоний все равно процветал.

– А теперь я хотел бы, – сказал Сугайгунтунг орангутангу, – чтобы ты пошел в комнату с синей дверью. Понял? Синей! И заглянул в каждый ящик стола, пока не найдешь свое изображение. Принеси мне его. И поскорее!

Орангутанг почесался. Он, пожалуй, был не самым привлекательным представителем своего вида. Нежелательный побочный эффект наградил его плешивостью, и живот и часть спины у него были голыми. Но, обдумав инструкции, он послушался и, переваливаясь, побежал к двери.