Андрей Дмитрук - Ночь молодого месяца (сборник) Страница 21

— Ну вот и все, — почему-то сказал своим спутникам Веллерсхоф и принял более непринужденную позу, подняв правую руку над головой.

— Здравствуйте, — сказала Виола, подойдя и платком стирая с лица пепел. — Я же вам сказала, что маски тоже не нужны. Здесь нет ни одной вредной бактерии.

— Ага, — ответил Веллерсхоф и стащил биофильтр. Остальные последовали его примеру, на лицах остались красные следы упругих краев маски. Последовала церемония знакомства и рукопожатия, причем Феррани привел девушек в замешательство, приложившись к ручкам, и сказал, косясь в сторону краснеющей Алдоны:

— Да, здесь нет бактерий, но есть прямая опасность подхватить некое сердечное заболевание…

Веллерсхоф механически усмехнулся, спросил:

— Так как, вы говорите, называется эта милая планета?

— Аурентина, — проскрежетал вдруг Свидерский. — Я запомнил. Ну что ж, этого следовало ожидать. — И смял маску в кулаке так, что побелели костяшки пальцев.

— Тише, Ян, ради бога, они же не виноваты! — вступился Феррани. — Ведь прошло больше века — сто три года! Скажи спасибо, что девушки остались такими же красивыми, как в наше время!..

— Да, сто три. Близко к расчетам, — снова выдавил улыбку шеф. — И никакого разума здесь, конечно, не обнаружено?

— Нет, — виновато сказала Алдона. — Это звезда так пульсирует… Похоже на радиосигналы.

— Чертова лотерея! — фыркнул Ян.

— Знаете что, — твердо сказала Виола. — Мы потом наговоримся, надоест еще. Зовите всех ваших в дом… Мы для вас дом построили. Сколько вас? Двадцать восемь?

— Двадцать семь, — уточнил Веллерсхоф. — Об одном погибшем Земля не узнала. Это Сайфутдинов.

На секунду замявшись и знаком запретив Алдоне теряться, Виола мужественно продолжала:

— Если надо, наш корабль перенесет всех больных, раненых.

И Алдона, получив знак говорить, защебетала, чувствуя неловкость и от всей ситуации, и от взглядов Феррани:

— Я врач Спасательной Службы, и я запрещаю вам волноваться. Через два дня вы уже будете на Земле. А пока отдыхайте! Аурентина такой уютный мир, теплый, цветущий, ее все любят, на ней лечатся покоем…

Она взяла Веллерсхофа за руки, умоляюще посмотрела снизу вверх в его светлые, расширенные, как от боли, остановившиеся глаза:

— Здесь есть чудесные минеральные источники… Координационный Совет уже решил строить здесь курорт!

Алдона успела еще перехватить негодующий взгляд Виолы, как Свидерский, до сих пор молчавший, глядя вбок и покачиваясь с носков на каблуки, вдруг заорал хрипло: «Курорт!» — и ухватил ее за лацканы. Ей никогда не приходилось видеть лица, искаженного такой бешеной ненавистью, да еще так близко от себя…

Когда их разняли, Свидерский резко развернулся на каблуках и зашагал к ракете.

— Луиджи, — многозначительно сказал шеф. И низенький Феррани, в последний раз скользнув взглядом по статной фигурке перепуганной Алдоны, со всех ног бросился догонять коллегу.

— Вы можете простить его? — отчужденно спросил Веллерсхоф.

— Конечно, — ответила Алдона, прижимая ладони к вискам, чтобы сдержать биение крови. — Я сама виновата. Не надо было так, сразу…

— Они успокоятся, — сказал шеф. — Идемте к вам. Я первый. Может быть, у вас что-то не так, как мы привыкли.

Он двинулся вперед. Спросил на ходу:

— Вы давно нас тут ждете?

— Нет, — ответила Виола. — Вообще-то, по первоначальному плану, вас должны были догнать. Но «Титан» здорово уклонился от курса и лишь недавно попал в поле нашего зрения. Да, возле самой Аурентины…

— Хороши, — зло усмехнулся Веллерсхоф. — Колумб, приплывший в Нью-Йоркскую гавань, прямо к подножию статуи Свободы… От вас можно будет вызвать все наши ракеты? Впрочем, что за глупость… Конечно, можно.

И Веллерсхоф вошел по пояс в медовую, спутанную вьюнками, полную цветов и насекомых траву Аурентины.

Виола переглянулась с Алдоной и вдруг приказала:

— Стойте.

Веллерсхоф стал, и впервые на его окаменелом лице выразилось что-то похожее на удивление.

— Вы мне не нравитесь, Веллерсхоф. Извините. Я не верю этому вашему безразличию. Уж лучше впасть в истерику, как Свидерский, чем… — Долго смотрела в самые зрачки начальника экспедиции, пока зрачки не оттаяли и не улыбнулись. — Вот так лучше. Я все-таки бегала в учебный класс мимо памятника… памятника вам, Веллерсхоф. Да. Посреди площади, с рукой, протянутой к звездам. Я ваше имя знаю с трех или четырех лет. А немного позже я узнала, что ваша экспедиция была самой нужной в истории Земли. И самой результативной. Если бы не наше всеобщее чувство вины перед вами, мы бы вас тут не встретили. Мы бы просто не работали так отчаянно, чтобы проломить пространство и время. Чтобы никто больше… не… — Она запнулась, но все же заставила себя окончить как можно спокойнее: — Потому что пока страдает хотя бы один, Земля _не может быть счастливой_!

Доброе утро, химеры!

Пролетев над гнездом кратеров, Виола сразу заметила среди ржавой изрытой пустыни предгорий, на старом лавовом языке блестящую бусинку. Она спустилась пониже. Бусинка оказалась капсулой, вокруг которой прыгал и махал руками человек, как в старинной книжке махали с необитаемого острова приближающемуся парусу.

Если верить приборам, атмосфера здесь состояла чуть ли не из одного сернистого газа. Приземлившись, Виола спрыгнула из люка и пошла, твердо хрустя шлаком, готовая к жестокостям нового мира; скафандр высшей защиты был массивен и бел, словно кокон. Потерпевший, в полосатом десантном костюме, медведем вперевалку бежал навстречу, растопырив для объятия рукава-баллоны.

Он слегка оторопел, увидев сквозь радужный пузырь шлема массу вьющихся черных волос и строгие карие глаза, широко расставленные на тонком смуглом лице. Виола сама обняла его за плечи:

— Что тут у вас случилось, Кэйн?

Его голова качнулась в толстой баранке ворота. Мужчина казался щупловатым для громоздкого костюма, носил рыжие усики и подслеповато щурил блеклые глаза в кольцах морщин. Кэйн был старый удачливый Разведчик, Виола знала о нем с детства.

— Плохи наши дела, девочка, — жмуря глаза, помотал головой. — Корин умер, и к «Матадору», считайте, нет доступа.

— Где тело?

— Здесь, в капсуле… Эта мразь его облучила.

— Какая еще мразь? — подняла яркие брови спасательница.

— Идемте к нему.

Внутри яйцевидной капсулы сняли шлемы. Желтая стеганая обивка была измазана ржавой пылью, крышка санитарного отсека сорвана. На полностью откинутом кресле лежал рослый молодой атлет в майке-сетке и шерстяных рейтузах. Виола покосилась на огромные, голые ступни со скрюченными пальцами. Тугие нежные щеки, обиженно приоткрытый детский рот — при жизни Александр Корин, вероятно, был, как говорят, «кровь с молоком».