Ларри Нивен - Подарок с Земли Страница 21

Мэтт отвернулся, боясь, что они заметят его более светлое лицо. Послышалось жужжание. Вокруг Мэтта ударялись о землю «щадящие пули», иглы из стеклянистого вещества, растворяющиеся в крови. Они били не так точно, как свинцовые, но рано или поздно одна из них его найдет.

Луч света вонзился в него. И другой, и третий.

Со стены раздался голос: «Прекратить огонь». Жужжание усыпляющих игл прекратилось. Голос заговорил снова — скучающий, властный, ужасающе усиленный:

— Вставай, ты. С тем же успехом можешь подойти сам, но если понадобится, мы тебя притащим.

Мэтту хотелось зарыться в землю, как кролику. Но и кролик бы не пробился сквозь этот изъязвленный, пыльный камень. Мэтт встал, подняв руки вверх.

Ни движения, ни звука.

Один из лучей убежал от него прочь. Потом остальные. Некоторое время они носились беспорядочными дугами; по защитному полю петляли неровные световые пятна. Потом один за другим погасли.

Снова заговорил усиленный громкоговорителем голос. Он звучал слегка удивленно:

— Что же вызвало тревогу?

Другой голос, едва различимый в тихой ночи, ответил:

— Не знаю, сэр.

— Может быть, кролик. Ладно, разойдись.

Фигуры на стене пропали. Мэтт остался стоять в полном одиночестве, подняв руки. Немного спустя он опустил руки и ушел.

Человек был высок и худ, с длинным, лицом без всякого выражения и узким ртом. Его форма полицейского-Исполнителя не могла бы быть чище или лучше отутюжена, если бы он только что впервые ее надел. Он сидел у двери привычно и скучно — человек, полжизни проведший, сидя и ожидая.

Каждые пятнадцать минут он должен был подниматься, чтобы взглянуть на гроб.

Гроб был изготовлен словно для Гильгамеша или для Поля Баньяна. Он был дубовый, по крайней мере, снаружи. Восемь циферблатов у одного конца казались похищенными откуда-то и прикрепленными к гробу плотником сомнительных дарований. Длинноголовый должен был встать, подойти к гробу и с минуту стоять у циферблатов. В конце концов, что-нибудь могло и случиться. Тогда он должен был спешно действовать. Но никогда ничего не случалось и он возвращался на свой стул и ждал дальше.

Проблема:

Нужная вам информация находится в голове у Полли Торнквист. Как до нее добраться?

Голова — это тело. А тело — это сознание.

Наркотики повлияют на ее метаболизм. Они могут ей повредить. Вы бы этим рискнули, но наркотики все равно не разрешены.

Пытки? Можно сломать ей несколько ногтей, погнуть некоторые кости. Но этим дело не кончится. Боль повлияет на адреналиновые железы, а адреналиновые железы действуют на все. Непрерывная боль может ужасно, даже необратимо подействовать на тело, необходимое для медицинских запасов. К тому же пытки неэтичны.

Дружеские уговоры? Можно предложить сделку. Ей — жизнь и переселение в другой район Плато, а в обмен — все, что вы хотите узнать. Вам бы это пришлось по нраву, да и банки органов полнехоньки… Но поладить с ней не удастся. Вы таких повидали. Вы знаете.

Так что вы устраиваете ей приятный отдых.

Полли Торнквист сделалась душой, повисшей в пространстве. Даже и того меньше, ибо не было ничего, что можно назвать пространством. Ни жара, ни холода, на давления, ни света, ни темноты, ни голода, ни жажды, ни звука.

Она попыталась сосредоточиться на звуках сердцебиения, но даже в этом потерпела неудачу. Они оказались слишком регулярными. Сознание отвергало их. То же было и с темнотой за ее закрытыми веками с наложенной сверху повязкой: темнота была слишком однообразной и Полли переставала ее ощущать. Она могла напрягать мышцы в стиснувших ее мягких пеленах, но не чувствовала результата, ибо те подавались лишь на малую долю дюйма. Рот Полли был полуоткрыт; она не могла ни сильнее открыть, ни закрыть его благодаря загубнику из пенорезины. Она не могла прикусить язык или хотя бы почувствовать его. Никаким способом не могла она добиться ощущения боли. Безмерное спокойствие гробовой обработки окутало ее мягкими складками и влекло, молчаливо кричащую, в ничто.

«Что произошло?»

Мэтт сидел у обреза травы на холме над Госпиталем. Взгляд его был прикован к светящимся окнам. Кулак несильно постукивал о колено.

«Что слилось? Ведь я же был у них в руках. Я попался!»

Он ушел. Растерянный, беспомощный, побежденный, он ждал, пока громкоговоритель проревет приказ. И ничего не происходило. Словно о нем забыли. Мэтт уходил, чувствуя спиной смерть, ожидая цепенящего ультразвукового луча, или укола щадящей пули, или голоса офицера.

Постепенно, вопреки любому рассудку, он понял, что за ним не погонятся.

И тогда он побежал.

Его легкие перестали мучительно работать уже много минут назад, но мысли все еще лихорадочно бегали. Может быть, они никогда не остановятся. Он бежал, пока не свалился — здесь, на вершине холма; но гнавший его страх не был страхом перед банками органов. Он бежал от невозможного, от вселенной, лишенной логики. Как мог он уйти с этой равнины смерти, незамеченный ни единым глазом? Это отдавало волшебством, и ему было страшно.

Что-то рассеяло обычные законы мироздания, чтобы спасти его жизнь. Он никогда не слышал ни о чем, способном на это… кроме Пыльных Демонов. А Пыльные Демоны — это миф. Так ему сказали, когда он достаточно подрос. Пыльные Демоны — сказка, чтобы пугать детей, как бы Санта-Клаус наоборот. Старые бабки, поселившие в пыльной дымке за краем мира могучих существ следовали традиции более старой, чем история, может быть, не менее старой, чем сам человек. Но никто не верил в Пыльных Демонов. Они были вроде Надувательской Церкви шахтеров-поясовиков, у которых пророком был Мэрфи. Шутка с горьким привкусом. Слово, пригодное для чертыханья.

«Я попался, а мне дали уйти. Почему?»

Не было ли это сделано намеренно? Нет ли причины, по которой Госпиталь мог подпустить колонистское отродье к самым своим стенам, а потом отпустить его?

Может быть, банки органов переполнены? Но ведь должно же у них быть, где держать пленников, пока место не освободится.

Но что, если они решили, будто он — член команды! Да, в этом все дело! Человеческая фигура на Плато Альфа — само собой, они решили, что он из команды. Но что с того? Конечно, кто-нибудь бы явился тогда расспросить его.

Мэтт начал расхаживать вокруг вершины холма, не слишком от нее удаляясь. Голова кружилась. Он пошел на верную смерть и очутился на воле, был освобожден. Кем? Чем? И что ему теперь делать? Вернуться и дать им еще один шанс? Пойти к мосту Альфа-Бета в надежде прокрасться незамеченным? Спорхнуть с обрыва, размахивая руками?

Самое страшное, теперь он не был уверен, что это невозможно. Волшебство, волшебство. Худ говорил про волшебство.