Александр Громов - Менуэт святого Витта, Властелин пустоты Страница 21

Он выслушал. Может быть, следовало остаться, поэкзаменовать будущих экспертов по корабельным системам, выразить легкое неудовольствие поверхностным усвоением материала, ненавязчиво спросить, не ожила ли связь с группой Питера — показать свою заботу и внимание, — но на этот раз Стефан пренебрег условностями. Связи не было, он это знал. Оживи вдруг связь — через пять минут об этом стало бы известно всем и каждому.

— Донна, — сказал Стефан, — тебе нужно чаще бывать на солнце. Нельзя себя запирать в четырех стенах.

— Спасибо. — Донна криво усмехнулась. — Оно ведь нас убивает, это солнце.

— Оно и здесь нас убивает. То есть я хотел сказать, что уродует. Ты все же выходи иногда на воздух.

— Спасибо за заботу. Если, конечно, это совет, а не приказ.

— Пока совет, — сухо сказал Стефан. — Все. Работайте.

Он прекрасно слышал, как за тонкой переборкой позади него облегченно выдохнул Игорь, как неудержимо раскашлялся затаившийся в его присутствии Аксель, а Синтия вдруг прыснула неизвестно почему — что-то такое ей показалось забавным… Интересно, с кем Донна — с Питером?

Потом, потом…

Он сердечно поприветствовал Петру, попавшуюся навстречу со шваброй в руках. Кругленькая, пухленькая Петра расцвела. Пол был нечист, но Стефан закрыл на это глаза — заставить Петру трудиться целеустремленно и последовательно еще никому не удавалось. Добродушная, жалостливая, бесполезная… Подруга всем и каждому. Годится разве что в прачки. И на том спасибо.

Он был один, и следовало с этим смириться. Одиночество особенно ощущалось в стенах корабля, но корабль давал и защиту. Он был личной крепостью Стефана, облазившего его сверху донизу и знавшего на практике многое из того, что Донна и другие могли прочесть лишь по чертежам. Места в этой крепости хватало всем. Корабль был велик, невероятно огромен для кучки выживших детей. Стоило подняться на один горизонт, как все звуки пропали. Стефан слышал только собственные шаги. Иногда, редко-редко и то лишь затаив дыхание, можно было уловить легкий треск, шелест или поскрипывание, возникающие вследствие старения металла. Когда-то гробовая тишина опустевших палуб угнетала Стефана. Теперь он привык.

Его владения.

Незапертые помещения — входи, пользуйся. Пыль на полу, и никаких следов. А если честно, то пользоваться нечем. Жилая зона — шестьдесят кают, салон. Игровая для самых маленьких — какие-то давным-давно сломанные куклы да жалкие остатки конструктора… Служебные ходы, коридоры, аварийные люки. Лестницы, шахты лифтов. Старая-престарая, вырезанная ножом на переборке, многократно закрашенная, но все еще читаемая надпись: «Людвиг + Паула». Трехлепестковый знак радиационной опасности при входе в реакторный зал с давно и надежно заглушенным реактором — зона номинальной ответственности Питера. Трудно и придумать большую халяву, вот его и носит по экспедициям. А все же хорошо, что его сейчас нет…

Зашлифованные сварные швы — был ремонт после аварии. Похабщина, приписанная к фамилии Лоренц, — опять…

Доискаться бы и наказать виновного.

Стихи. Стефан остановился, поскреб надпись пальцем. А это откуда взялось?

От любви до ненавистиЛишь шаг один.Сорок тысяч шаговМожно пройти,Делая в день по шагу.

«Занятно, — подумал Стефан. — Зоя? Фукуда? Либо у писавшего нелады с арифметикой, либо он надеется прожить до ста с гаком. Стало быть, поощрение за оптимизм и выговор за пачкотню на переборке».

Сауна, солярий.

В молельне Стефан тщательно запер за собой дверь. Здесь все окутывал полумрак, однако не такой густой, как в нишах, из которых выступали символы разных религий. Каждому божеству была отведена своя ниша. Символам не было тесно.

Бесшумный гирокомпас указывал мусульманам направление на условный восток. Бронзовое распятие обозначало христианскую зону: католики довольствовались скромной статуэткой девы Марии, православный Спас строго смотрел на неугасимый светодиод в узорчатой лампаде.

Всепонимающе улыбался лакированный Будда.

Священные книги различных конфессий покоились в строгом порядке, каждая в особом ящичке, выдвигаемом из стены.

Медвежий череп. Деревянный толстый кит с выпученными в изумлении глазами. Тотемы.

За иконой Спаса открывался аварийный лаз, недостаточно широкий для взрослого человека, но пригодный для ремонтного червя. Стефан провел пальцами по окладу иконы, нашел контрольный волосок и убедился, что тайник остался необнаруженным. Конечно, этот лаз был отмечен на схеме коммуникационных ходов и теоретически в него мог бы проникнуть любой тощий мальчишка — но кому это нужно, когда в корабельных потрохах сотни подобных лазов? И все же страховка не мешала: противоположный выход он давно забил хламом.

Стефан вставил ключ, сдвинул икону. Рука наткнулась на твердое, цилиндрическое, против воли ощупывая и лаская богатство. Весь лаз был перегорожен консервными банками, остатками старых запасов и корабельного НЗ. Банки не вздулись за сорок лет. Они пребывали в полной сохранности. Их было не так уж много для всех, но достаточно для одного человека… Стефан сглотнул слюну, ощущая дрожь, понятную лишь тому, кто изо дня в день давится пищевой пастой. Который раз он боролся с искушением вскрыть хотя бы одну банку. Это же гак легко! И кто узнает? Никто, никогда…

Он резко отдернул ладонь. Если бы он вытащил банку, увидел дразнящую этикетку, то не смог бы совладать с собой. Терпеть! Как терпят другие. А главное — он пришел сюда совсем не за этим…

«Махер» лег в руку стволом. Пальцы не слушались, и пришлось повозиться, на ощупь подсоединяя к рукоятке потайной разъем. Машинально оглянувшись, Стефан ввел оружие в режим подзарядки.

И вроде бы не случилось ничего — ни звука, ни движения, только едва заметно запахло озоном и полумрак в молельне стал гуще: напряжение внезапно упало по всему кораблю. Так бывало часто. Неискушенный человек видел в этом случайный сбой и ругал Фукуду, Людвига и всю альтернативную торфяную энергетику в придачу, но быстро остывал, потому что сбой прекращался сам собою и никогда не был продолжительным. Держать «махер» в режиме подзарядки больше десяти минут было рискованно. Несомненно, корабельный мозг своими последними жизнеспособными остатками отметил бы недопустимый перегрев одного ничем не примечательного блочка, скрытого в определенном месте, и, пожалуй, выдал бы информацию на пульт, если бы Стефан не принял упреждающих мер. Он воровал энергию почти каждый день, стараясь лишь не пересечься по времени с часами работы синтезатора. Иногда красть приходилось по ночам, опустошая заряженные за день аккумуляторы. Почти вся энергия пропадала впустую — Стефан не нашел техническую документацию на «махер» и понятия не имел о режиме подзарядки. Пока что индикатор на рукоятке высвечивал круглый наглый ноль — «махер» содержал в себе меньше одного заряда стандартной мощности. Ползаряда? Одну стотысячную? Иногда Стефан радовался, что не знает — сколько. Победная единица на индикаторе могла вспыхнуть уже сегодня. Завтра. Через десять лет. Индикатор мог врать от старости и износа. Может, он и вправду врет… С человеком можно делать все что угодно, кроме одного: нельзя лишать его права на надежду…