Яцек Дукай - Пока ночь Страница 21

- Гитлер, - еле промямлил он.

- Ах, понимаю, фронт.

Емке протянул руку за рюмкой, поднял ее ко рту. Глянул: пустая. Тогда он ее выпустил, и рюмка со стуком покатилась по столешнице.

- Я не хочу умирать! - нечленораздельно произнес он, наклоняясь в сторону Трудного. Пола расстегнутого мундира зацепилась за сухой веник цветка, торчащего из коричневатой вазочки, что была единственным украшением столика.

- А кто же хочет? - сентенционально заметил Ян Герман, разыскивая в карманах сигареты и спички, потому что, обычно, он никогда не помнил, куда их в последний раз сунул.

- Они хотят! Они хотят! - заныл Клаус с рыданиями. - Тут все желают умереть! - Он замахнулся рукой на какие-то горячечные видения, повисшие над ним в стоячем воздухе. - Ведь вы поляк, правда? Вы есть поляк, - он навел свои набежавшие кровью глаза на Трудного. - И герр мне скажет, а в чем тут дело. Лично я не понимаю, ничего не понимаю.

Трудны наконец-то нашел сигареты, одну прикурил, огляделся по залу. Тесный, плохо освещенный, клиентам низкого класса он предлагал иллюзию уюта - чудовищно фальшивую по причине отсутствия толпы, создающей шум и толкотню, камуфлирующих всех однообразной маской анонимности. Официанты, которым на все было наплевать, о чем-то тихонько разговаривали у бара. Две бляди плачущими голосочками исповедовались друг другу над рюмками с красным вином. Лысоватый капитан люфтваффе храпел, развалившись на столике с до невозможности измятой скатертью, залитой какой-то зеленоватой жидкостью. В самом темном уголке сидел мрачный старец и с миной осознающего трансцендентальное значение момента мученика на морщинистом лице заливался довольно-таки мутноватой чистой. С улицы доносились отзвуки вялого уличного движения.

- Так чего вы не понимаете?

- Смерти! - завопил Емке, потом сразу же перешел на шепот: - Так как там с этим убиванием, а? Ну, так как же? - Откуда-то он вытащил черную фуражку и сунул Яну Герману под нос серебряную эмблему черепа с двумя скрещенными костями под ним. - Видишь, герр, это? А вот они видят и считают, будто я знаю. Только я не знаю. Пан мне скажет. Что это означает? Так в чем тут дело со всеми этими смертями?

Трудны глянул в дым от своей сигареты.

- Куда вас направили? - спросил он.

- Tottenkopfverbande, - шмыгнул носом оберштурмфюрер.

- Ну, тогда вы быстро все узнаете.

- А я хочу сейчас! - орал Емке. - Немедленно! - И официанту: - Пива! Или чего-нибудь!

Официант принес чего-нибудь.

Ян Герман подумывал над тем, не подняться ли попросту, да и не уйти ли отсюда. Подарки Яноша могли быть опасными для одаренного, в чем Трудны как раз сейчас убедился.

- Герр Емке. Герр Емке...! Вы должны были рассказать мне историю одного дома на Пенкной. Вы помните? Была такая договоренность. Вы помните разговор с штандартенфюрером Яношем?

Нечто подобное Емке помнил.

- Янош... э-э, Янош. Ну да. Этот дом, - он захлопал веками, потряс головой. - А какое, собственно говоря, вам до него дело, а?

- Я в нем живу.

- А-а, так герр в нем живет! А-а... тогда прошу прощения. Если герр в нем живет, тогда конечно, обязательно... - он фыркнул и сразу же проснулся. - Так в чем там дело?

Ян Герман решил отказаться от своего намерения поговорить.

- Да ничего, все нормально, спите.

Клаус Емке возмутился:

- Я не сплю! Я никогда не сплю! Мне вообще не нужно спать! Садись! Я все помню! И все расскажу! Ну, садись! И нишкни, когда говорит Емке! - Тут он замолчал, только Трудны не говорил ни слова. Оберштурмфюрер долгое время собирался с мыслями, после чего тронулся на первой скорости: - Ага... тогда я был на транспорте. Лето было. Жара такая, что Боже упаси. Люди с ума сходили от той жарищи. Двое из нашей роты подрались, одному швы наложили, второго в кутузку. И как раз тогда пришел приказ завязывать с жидами. Мы вывозили их уже больше года, но оставались тысячи, чес(слово говорю, ну как крысы, как крысы... А на железной дороге заторы, потому что на фронт эшелоны один за другим шли, так что война приоритетов, опять же рельсы от сумасшедшей жары вздуваются, и мост взорвали... С ума сойти! Были какие-то графики, только никто их не придерживался, сам видал, как расходятся планы и жизнь. К счастью, мне удалось выцепить одного такого капрала, что на гражданке был журналистом, чтобы он делал мне фиктивные рапорты и отчетность; я его потом другим ротам напрокат давал; ужасно способный тип, как два пальца мог доказать, что после июля наступает октябрь, истинное сокровище... Вот он меня и спасал. Но все равно - сущий ад! Собрать их тут никаких проблем, но вот организовать хоть какой-нибудь транспорт - это уже истинное чудо, по другому и не скажешь. Ну, и где мне их было размещать? Случалось, что задержки достигали двух недель. Герр может себе представить? Две недели! Все тюрьмы и предвариловки сразу же отказали, чему я совсем не удивляюсь. Администрация гетто прикрылась каким-то распоряжениями сверху, и сама подкинула нам работы, потому что им прибавили контингента. А мы же не могли выставить их просто так перед вокзалом, чтобы сдыхали на солнышке, ведь это же вам не какая-то дыра, а приличный город; было бы много ненужного шума. Опять же, на каждый труп нужно произвести кучу макулатуры. А за какой ляд я их должен был кормить? За свои кровные? На чей бюджет их мог подцепить, раз они уже давным-давно отсюда отбыли? Так что пан сам видит, ситуация такая, что не позавидуешь. Толкотня получалась чудовищная! Случалось, что над размещением тысячи евреев работал целых пол дня! Ну да... пан желает услыхать про тот дом. Уже и не помню, кто мне подкинул эту идею; но до нынешнего дня считаю, что была гениальная. Кто-то заметил, что ведь в нашем распоряжении имеется масса принадлежащих формально Третьему Рейху пустых жилищ, оставшихся от предварительно выселенных евреев. Дома стоят никем не используемые, потому что дела застряли между заржавевшими шестеренками бюрократической машины. Герр пан за мной поспевает? Ну вот, именно так получилось и с вашим домом. Он стоял пустой, вот мы и использовали его в качестве временной тюрьмы. Там на окнах были решетки. Заднюю дверь мы забили досками, хотя там и так стена, правда же? Так что нам он подходил идеально. Ага... Неприятности начались при транспортировке детей. Сироты, удаленные из гетто и собранные по всей округе; тридцать восемь душ их было, точно помню. В этот дом на Пенкной они попали всего на одну ночь, утром у нас для них уже был зарезервирован вагон. На рассвете будит меня сержант и говорит, что никак не могут попасть вовнутрь. Я имею в виду: те люди, что были назначены для сопровождения сопляков на боковую ветку. Я думал, он пьяный, только где там. Звоню. Мне говорят, что даже пытались выломать двери, но те держатся крепко. Я уже тогда предчувствовал, что из всего этого получится ужаснейшая неприятность, задница прямо свербела. Это что ж такое, блин? Жидовские говнюки сопротивляются СС? Божечки, настоящая комедия! Еду на место. А там уже канонада. Немедленно приказываю перестать, только фасад уже чуточку поцарапали. Пан ведь заметил, так? Ну, наверняка заметил. Рапортует мне старший сержант. Обычно стража из двух человек спит на втором этаже, для пленников предназначены первый этаж и подвал. А в то утро стража вниз не спустилась и входных дверей не открыла. Вообще никто не отзывался. Ребята из сопровождения стучали... только тихо. В окнах ничего не видать. Начали камушки кидать в окна второго этажа, на тот случай, если часовые задрыхли. Один тип попытался даже по стенке карабкаться, но только грохнулся да задницу себе отбил. Так что звонят, чтобы получить инструкции. Как раз после того звонка меня и разбудили. И вот когда я ехал на место, одно из окон второго этажа открылось, и кто-то выкинул наших двоих часовых на улицу. По кусочкам выкинул, по малюсеньким таким кусочкам... Понятно, что у ребят истерия началась небольшая, и они начали пулять по халабуде из чего только можно. Хорошо еще, что у них там панцер-фаустов не было, а то были бы вы бездомным, пан Трудный. Ну... что поделать, согнал я людей с более тяжелой амуницией. Тем временем я приказал убрать с мостовой этот гуляш, потому что парочка нестойких уже вырыгалась до мозга костей. Паровоз отправлялся в полдень, так что до двенадцати часов мне со всей этой херней нужно было управиться. Значит так: гранату под двери, а потом в средину. Только вот понимаешь, пан Трудны, граната эта, вот эта вот граната и не взорвалась. И следующая тоже не рванула. И все остальные. Валялись себе просто так на крылечке, и все. Послал я человека, чтобы он их назад принес. И снова ошибка: чеки ведь уже были вытащены, и никак назад их не вставить. Парень только успел спуститься с крыльца, так грохнуло так, что несчастного разорвало еще на более мелкие кусочки, чем первых двух, что спали на втором этаже. Ну и скажите, чтобы вы сделали на моем месте? Ага, вот видите! Вот так и я ничего не знал. А тут как раз является капитан из комендатуры, злой как холера, потому что у них в ратуше какая-то делегация из Берлина, а тут пальба, гранаты, и никто ж не скажет, что тут происходит, и как объяснить гостям такую вонючую аферу. Капитан с воплями на меня. Я тогда ему и говорю: что раз он такой умный, пускай берет командование на себя, посмотрим, как пойдет у него. Эта сволочь так и поступает. Он же чистый прусак был, доска ходячая, не струганная. Что для него бумаги, отчеты... На приступ! Ну ладно, на приступ, так на приступ. Говно это, а не приступ. Во где я наржался! Все походило на то, что эта пацанва там внутри замуровалась. И самое главное, задние двери хотя бы на миллиметр дрогнули. Окошки в подвал тоже закрыты так, что ни малейшего просвета. Там даже и стрелять не во что было. Послал я людей на крышу; они туда попали через соседние дома. Думал, что они через слуховые окошки пролезут, так где там слишком узкие. Капитан тут уже усы свои дергает, до двенадцати все меньше времени остается. Наверное я ему что-то сказал, потому что он взбеленился и послал за "циклоном Б". Знаете, что это такое? Газ специальный. Ну да ладно, "циклон Б" так и не удалось достать, впрочем, его ужасно неудобно применять в боевых условиях. Прислали какой-то обыкновенный, парализующий. Люди слегка нервничать начали, потому что с противогазами, вы же знаете, оно по-разному бывает, вообще-то они и действуют, но пускай даже один из сотни травит, так этот один мне и попадет... а приятного здесь мало, всякое на учениях случалось. Только ж капитан бесится, ничем его не удержишь. Потому-то и я сам его не удерживал. Размышлял при этом так: он повыше рангом, и делает бордель побольше, чем я, так что пускай все тянет и дальше, пускай себе дурит; мне же это только на руку; это он замажет и даже сотрет все мои ошибки. Так что стою, смотрю. А ведь было на что глянуть. СС применяет газовое оружие против детского сада, это ж усраться можно; вы же знаете этот вид фронтового юмора, правда? Черная комедь! Ну ладно, запустили они в средину газ через вентиляционные отверстия и дымовую трубу, а также через другие щели внизу. Для меня самое главное во всем этом было лишь то, чтобы капитан подписал рапорт об экзекуции поверенного мне транспорта, и тогда я буду крытый; подсунул я ему бумажку, он и подписал, даже и не глянул. Я позвонил на станцию, отменил заказ на вагон; его тут же заняли другие, ожидающие своей очереди. Так что все, вроде бы, в порядке. Прошло где-то с четверть часа, газ уже должен был сделать свое дело. Пруссак дает сигнал, люди в противогазах снова берутся за двери. И вот на этот раз, вы только обратите внимание, они открываются без всякого, как будто их вообще не закрывали. Ну и действительно: никаких тебе баррикад, никаких тебе следов сражения. Собрали они детей, вынесли их наружу. А вы знаете, каким образом действует такой газ? Паралич мышц вытворяет с телом различные удивительные вещи, это вовсе не такая уж и легкая смерть. У одного мальчишки голова была повернута чуть ли не на сто восемьдесят градусов, понятия не имею, каким это чудом. Правда, вынесли еще одну девочку, постарше, ей, должно быть, лет десять, так она вообще уже не походила на человека. Никогда не поверю, будто парализующий газ способен сделать нечто подобное. Вот вы сами представьте: где-то так от пояса и вверх она выглядела так, будто ее полностью перелицевали. Кожа отдельно, мышцы отдельно, кости тоже отдельно. И все это свернуто в какой-то совершенно невозможный узел, шмат кроваво-красной плоти, будто бы кто-то ее резал живую. Помню... помню ее частично извлеченный из странным образом деформированного черепа мозг - ее мозг, вытянутый в тонюсенькие серые нитки, словно клубок органической шерстяной пряжи. И что это, холера, должно было быть? Даже капитан словно язык проглотил. Мгм, кстати, я же говорил вам, сколько там этих детей было, так? Говорил: тридцать восемь. Так вот, представьте себе, что из этого загазованного дома их вынесли только семнадцать. Двадцати одной штуки не хватает. Тут, понимаешь, серьезное дело: крупный недостаток на счете. Я погнал людей, чтобы те тщательно обшарили всю халупу, но обнаружили только одного, который спрятался в подвальную печку. Но двух десятков все равно не хватает. Я тогда сам зашел, обыскал: никого. И при случае заметил, что нигде внутри не было никаких следов крови, а ведь эти оба охранника и девчонка выглядели как после недели отдыха в гестапо... нет, все это никак не держалось кучи.