Клиффорд Саймак - Способ перемещения Страница 21

Он продолжал и продолжал говорить, а я, стоя на ступенях под колоннами мраморного портика, озирал лежащую внизу долину и думал, свихнулся ли он от длительного одиночества, или он действительно был уверен в справедливости того, в чем пытался нас убедить. Правда, в этом чудесном месте, залитом ослепительным солнечным светом, запросто могло родиться представление о постоянстве и неизменности.

— Но я, впрочем, перескакиваю с одного на другое, — продолжал рассуждать старик. — Конечно, неразумно пытаться выложить все сразу. Прошу прощения за то, что держу вас на пороге. Будьте любезны, проходите.

Мы прошли через открытую дверь и оказались в тихом помещении. Здесь не было окон, но откуда то сверху, из отверстий в крыше струился мягкий солнечный свет; сделанные с бесподобным мастерством стулья и диван, письменный стол, элегантный чайный сервиз на маленьком столике в углу — все это удачно дополняло световой эффект.

— Пожалуйста, — пригласил он, — садитесь. Надеюсь, вы сможете уделить мне немного времени. (Ну вот, подумал я, а он еще говорил, что самого понятия времени не существует.) — Господи, — поправил он себя, — как глупо с моей стороны говорить об этом: конечно же, у вас есть время. Вы держите в своих ладонях все время вселенной. Если вы пришли сюда, то вам уже некуда больше торопиться, просто нет места, где бы вам еще захотелось побывать. Попав сюда, никто уже не пожелает уйти.

Все это звучало слишком уж елейно и гладко и до ужаса напоминало хорошо разыгранный спектакль, хотя все по-прежнему выглядело вполне правдоподобно: будто старый живущий в одиночестве человек вдруг дал волю давно распиравшим его словам, когда к нему домой нежданно нагрянули желанные гости. Но подспудно, где-то в глубине моего сознания зашевелилось тревожное ощущение искуственности всего происходящего, причем недоверие вызывал не только старик, но и сама окружавшая нас обстановка.

— Здесь, разумеется, хватит места и вам, — продолжал говорить старик. — Здесь всегда найдутся уголки, ждущие своих хозяев. Мало кому удается добраться сюда, но если уж добрался, то тебе всегда находится место. Через день-два я покажу вам окрестности, и мы заглянем к жителям долины. Это будут сугубо официальные представления, так как мы здесь привыкли строго соблюдать формальности. Но зато после этого уже не будет нужды совершать повторные визиты. Хотя некоторые из здешних обитателей, несомненно, понравятся вам и вы станете время от времени их навещать. Тут собралась элита — общество избранных, приглашенных со многих планет галактики…

— Что же представляет собой это место? — перебила его Сара. — Как вы узнали о нем?

— Что такое это место? — переспросил старик, приглушенно вздохнув. — Я никогда не размышлял над этим. Никогда не задумывался. Ни у кого не спрашивал.

— Вы хотите сказать, — спросил я, — что жили здесь все это время и никогда не задумывались, где находитесь?

Он посмотрел на меня с ужасом, словно я совершил неслыханное святотатство.

— Какой смысл в том, чтобы спрашивать об этом? — воскликнул он. — Какая нужда в пустых размышлениях? Неужели что-то изменится от того, будет это место иметь название или нет?

— Простите нас, — вмешалась Сара. — Мы здесь новички и не хотели вас обидеть.

Бесспорно, она поступила правильно, извинившись, но я, признаться, действительно хотел вывести его из равновесия и таким образом попытаться добиться объяснений.

— Вы говорили, что дни здесь полны смысла, — спросил я. — А чем же вы их конкретно заполняете? Как проводите время?

— Майк! — возмущенно воскликнула Сара.

— Я пишу, — с достоинством ответил Лоуренс Арлен Найт. — Каждый здесь делает то, что ему хочется. У него нет других мотивов, кроме желания получить удовольствие от того, что он занимается любимым делом. Он не испытывает материальной нужды, не зависит от общественного мнения. Он не работает за вознаграждение или ради славы. Здесь чувствуешь всю суетность и ничтожность этих побуждений, здесь верен только самому себе.

— И поэтому вы пишете?

— Да, пишу, — ответил Найт.

— О чем же?

— О том, о чем мне хочется писать. Я излагаю мысли, которые приходят мне в голову. Я стараюсь выразить их как можно более точно. Я шлифую их. Ищу точные слова и фразы. Я пытаюсь передавать посредством слова накопленный мною жизненный опыт. Стремлюсь понять, что я такое и почему я такой, какой есть.

— Это то, ради чего вы живете? — спросил я.

Он указал на деревянную шкатулку, стоящую на столике.

— Все, что мне необходимо — здесь, — ответил Найт. — Пусть это только начало. Намеченная мною работа займет много времени, но я от нее никогда не устаю. Нужно сделать вдесятеро больше, чтобы завершить ее, если это вообще возможно. Хотя об этом глупо говорить, так как в моем распоряжении неограниченное время. Некоторые из здешних обитателей увлекаются живописью, другие сочиняют музыку, третьи ее исполняют. Некоторые занимаются вещами, о которых я раньше не имел никакого представления. Один из моих соседей…

— Майк, — свистящим шепотом позвал меня Свистун.

— Тихо, — прервала его Сара.

— Ведь это трудно, — продолжал говорить Найт, — очень трудно понять, что здесь время неподвижно, и, если бы не смена дня и ночи, которая порождает обманчивую иллюзию его течения, было бы легко убедиться, что времени просто не существует.

Свистун громко прогудел: «Майк!»

Сара поднялась, одновременно с ней встал я, и пока я поднимался, все на глазах переменилось — и комната, и человек. Теперь я находился в лачуге с прогнившей крышей и грязным полом. Кругом стояли расшатанные стулья, а стол без одной ножки был прислонен одним краем к стене. На нем стоял деревянный ящик и лежала пачка бумаги.

— Это выше человеческого восприятия, — вещал Найт. — Это — за пределами человеческого воображения. Иногда мне кажется, что в древние времена кому-то каким-то непонятным образом удалось увидеть это место, уловить его суть, и тогда он назвал его Раем Небесным…

Найт был очень стар. Он был невыносимо старым и дряхлым, настоящий ходячий труп. Кожа обтягивала его скулы, обнажая желтые гнилые зубы. Через огромную прореху в его задубевшей от грязи одежде просвечивали ребра необычайно худого, как у изголодавшейся лошади, тела. Его руки были похожи на клешни. У него была нерасчесанная грязная и забрызганная слюной борода, а запавшие глаза источали рассеянный свет. Это были наполовину мертвые глаза, но все же не настолько старые, чтобы принадлежать такому древнему и иссохшему телу.

— Сара, — закричал я.

Но она стояла, словно завороженная, жадно внимая словам Найта, впитывая в себя все, что врала нам эта скрючившаяся в кресле дряхлая развалина.