Онджей Нефф - В тени Сфинкса (сборник НФ) Страница 21

Это и в прошлом было так; я старался дать ему общие понятия о том великом явлении, на след которого я напал, хотел, чтобы он принюхался, что ли, к этому будущему, но он, устроившись в кресле в небрежно-элегантной позе, делал вид, будто слушает меня с интересом, сам же ни о чем, кроме своих дел, не думал. Мелкая душонка, он не ощутил, что в моей мастерской витает дух гениальности. Всего-то он и понял, что со своим фарфором и своими камешками он до меня не достучался. И подобно случаю с солнечными колесами, снова впал в ярость. Лицо его омрачилось, он вскочил и резким движением отодвинул кресло в сторону.

— Выходит, вы отказываетесь, Никлас?

— Я прошу господина графа простить меня, но, как я пытался объяснить, для этих вещей у меня не остается времени.

— «Нет времени, нет времени!» Я пришел к вам с просьбой, а вы отделываетесь дешевыми отговорками. Шахта сквозь века — нет, что за неслыханный вздор! Но вам меня не провести. Советую вам подумать. Ваш отец служил моему. Вы служите мне. Даю вам на размышление двадцать четыре часа и ни минутой больше. Завтра в полдень дадите мне согласие и скажете, что вам необходимо для работы. Терпение мое небезгранично, — и с видом оскорбленного величия он оставил мою лабораторию.

Что мне оставалось? Зная его, я мог выбирать между лакейским существованием и бегством. По долгом размышлении я остановился на второй возможности. Мне пришлось нелегко. Ночью я перенес все свои расчеты и записи, важнейшие приборы и таблицы к одному приятелю. на которого можно было положиться, а к утру я перешел границу Франкенфельд-Бирнбаха и Саксонии. Позади остались улицы и переулки, знакомые мне с детства, поля и луга, по которым столько раз бродил, погруженный в собственные мечты, дом, мои немногочисленные, к счастью, друзья и знакомые, женщина, при воспоминании о которой сердце мое сжималось с особенной болью, ведь в последнее время меня тянуло к ней все сильнее и сильнее. Это я о Катрин, дочери причетника из деревни Кляйнбирнбах.

Я перешел границу, потому что предпочел долгие годы страданий в изгнании рабству в родной стране. Может быть, это было ошибкой, но кто из нас знает, какая судьба ждет впереди. Как бы там ни было, я смог вернуться на родину только через несколько лет. Трудности, с которыми я столкнулся на чужбине, и нужда, которую я терпел — по крайней мере в первое время, — отбросили меня в научных экспериментах далеко назад. На чужой почве работа не желала давать плодов.

После всего сказанного вас может удивить, что именно Эрнсту Августу выпал шанс в жизни, за который сегодня бились бы любой юноша и любая девушка, обладающие хотя бы пятью гранами фантазии, и любой ученый, оставшийся молодым душой и телом. У нас с ним не было ничего, ну совершенно ничего общего, мы стояли на диаметрально противоположных позициях. У него замашки диктатора, я по своей природе демократ, он живет демонстративно напоказ, я же стремлюсь постичь смысл происходящего, он — любитель громогласных заявлений, я — человек сдержанный, он по сути своей мелочен, я… но довольно, не то получится, что я сам себя нахваливаю. Эрнсту Августу свойствен эгоизм, хотя он приспособился к обстоятельствам нового времени и постоянно твердит об общественной пользе.

Как и в былые времена, он любит окружать себя целым штатом приспешников, на которых смотрит свысока, которых использует и с помощью которых управляет. Тогда это было одним из признаков системы, но теперь…

Мне вспоминается его первый советник, худощавый субъект с острым носом и припухшими веками, который пытался привести в порядок вконец расшатанные финансы графства, не чуждаясь при этом самых крайних средств. Он постоянно придумывал новые налоги, и не было для него радости большей, чем наложить крупный штраф на человека, допустившего неуважительные по отношению к власти высказывания.

И здесь Эрнсту Августу удалось найти и впрячь в свою упряжку очень похожий экземпляр. Он, директор фабрики, придумывал головокружительные планы, а Бирке, его начальник планового отдела, обеспечивал необходимые средства. Какое разительное портретное сходство! Бирке — типичный подхалим, принятый на службу после ухода на пенсию состарившегося экономиста, возглавлявшего этот отдел. На место было три кандидата, но Эрнст Август выбрал того, кто его больше устраивал. Он сразу понял, что в лице Бирке получает человека, который всегда поддержит стремя, когда он, Эрнст Август, будет садиться на своего скакуна.

Все знали, например, какие ужасные условия труда в цехе краснодеревщиков, но необходимые для перестройки средства не выделялись. Зато дважды за короткое время были отремонтированы и переоборудованы кабинеты дирекции. Эрнст Август считал это необходимым — для представительства! — а Бирке нашел необходимые деньги.

Или указание директора фабрики производить пресс-папье в форме дворца графов Франкенфельд-Бирнбахов! Их разрисовывали, а потом покрывали позолотой, стоили они чрезмерно дорого и спросом не пользовались. Калькуляторы протестовали с самого начала, но шеф-экономист, который не хуже их знал, в чем дело, утверждал, что необходимо хранить традиции. Этот аргумент появляется всегда, когда с помощью других доказательств вы не в силах никого убедить. Впоследствии всю вину свалили на цех сувениров: они, дескать, в решающий момент недостаточно решительно протестовали.

Но Бирке был не единственным, кого Эрнст Август приглядел себе и использовал. Есть, к примеру, этот Клаус Беньямин, начальник оформительского цеха и рупор шефа на заседаниях профкома. Он напоминает (не столько внешне, сколько по характеру) фон Клейна, графского камергера. Те же верноподданческие манеры, те же пустые речи, Беньямин первым аплодирует директору и никогда с ним не спорит. Только однажды, при распределении годовой премии, он высказал особое мнение: работу его цеха якобы недооценили. Само собой разумеется, шеф использовал все свое влияние, чтобы исправить ошибку.

Или Маня Клотц, заведующая сектором рекламы, которая способствует росту его авторитета и славы, используя различные органы печати и отделы радиокомитета. Любой успех, достигнутый нашим коллективом (особенно понравились за рубежом наши имитации старинных охотничьих ружей), она приписывала личным заслугам шефа. Так по крайней мере объясняла эти успехи она, хотя в общем-то никогда не забывала упомянуть о достижениях коллектива фабрики.

Ну хорошо, Маня Клотц — возлюбленная Эрнста Августа. Маня почти одного с ним роста, высокая, стройная, рыжеволосая, ухоженная и всегда элегантно одета. Но почему она постоянно его восхваляет? Снова напрашиваются сравнения. Стоит мне увидеть Эрнста Августа и Маню на какойнибудь пресс-конференции, и передо мной сразу же возникают картины приемов или торжеств во дворце, когда подругой графа была графиня фон Рудов. В народе ее называли «дипломатом с вуалью», потому что она любила появляться в шляпах со спущенной светло-синей шелковой вуалью; граф всегда посылал ее с миссией к князю или королю Саксонии, когда курс его собственных акций начинал падать.