Александр Рубан - Белый слон Страница 21

Хельга кивнула.

— Парадонова Ольга Михайловна? — прочёл он.

— Да.

— А вы, сударь? — он повернулся ко мне.

— В гостях, — сказал я. — Тихомиров Виктор Георгиевич.

Первый записал.

— Томич или приезжий?

— Томич.

— Хорошо-о… Профессия?

— Дизайнер-инструментальщик.

— Тво-орческая… — пробормотал он, записывая. — Военнообязанный?

Я кивнул.

— Звание?

— Капитан резерва, десант. ТРДД-4.

— Кома-андный… деса-ант… Четыре?

— Я живу не в этом районе. На северо-востоке.

— Понимаю. Тогда, если не возражаете, начнём с вас. Ещё раз напоминаю: всё, что вы мне скажете, является…

— Врачебной тайной, — закончил я. — Начинайте.

Третий протянул мне обруч, и я надел его на голову.

— Наблюдайте вон за той стрелкой, — сказал первый, — и вы сами увидите, насколько правдивы будут ваши ответы.

— Начинайте, — повторил я. — Быстрее начнем, быстрее закончим.

— Вы видите личные сны? — спросил он.

— Да, — сказал я. Стрелка не шелохнулась.

— Что вы видели в последний раз?

— В моём личном сне? — уточнил я. (И подумал: не в Хельгином, а в моём).

— Разумеется.

— Пирожное. — Стрелка чуть-чуть шевельнулась.

— Вкусное? — после паузы спросил первый.

— Не знаю. Наверное, сладкое.

— Вы не ощутили вкуса?

— Я его не ел. Я угощал моего друга.

— То есть, вы видели во сне друга… Он любит пирожные?

— Он большой сладкоежка, — сказал я, думая о своём белом слоне. Очень большой.

— Гм… — Первому что-то не нравилось в поведении стрелки. Мне тоже. Вам было приятно угостить друга?

— Я несказанно обрадовался, когда он попросил пирожное. Я сам ему предлагал, он долго отказывался, но потом наконец взял… — (Стрелка подрагивала, но едва заметно).

— Так-так… Он, этот ваш друг, живой?

— Живее, чем вы.

— Понимаю. Но я-то имею в виду: не во сне, а в действительности. Он не умер? То есть…

— То есть, не являются ли ко мне в снах души умерших? Я не знаю, жив ли мой друг, или уже умер. Последний раз мы виделись двадцать два года тому назад. В детстве. (Вот теперь я точно не соврал. Я не знаю, жив ли тот белый слон и сколько вообще живут слоны).

— Ностальги-ия… — бормотал первый, записывая. — Детская дру-ужба… доброжела-ательность. Что ж, замечательно! Для десантника у вас — на редкость здоровые личные сны. Теперь о трансляциях… Какой уровень восприятия идеологических трансляций вам доступен?

— Лекция. Иногда диспут.

— Участник диспута?

— Слушатель.

— При-мити-ивный… В этом нет ничего плохого, господин Тихомиров. Наоборот: чем проще, тем надёжнее. Та-ак… Какую трансляцию вы видели в последний раз и когда?

— Гастрономическую. Вчера. — (Сон Хельги не был трансляцией: я видел его без транслятора. Стрелка не шелохнулась).

— В какой интерпретации?

— Завтрак в молочной столовой.

— Примити-ивная… Было вкусно?

— Сытно. — (Я не ел: я был сыт. Стрелка не шелохнулась).

— Благодарю вас, достаточно, — сказал первый. Я снял обруч. — У вас крепкая нервная система. Для десантника — преотменно крепкая. Уступите место хозяйке.

Я уступил.

Хельга поведала им, что видела много алмазов на берегу, но такого берега на самом деле, наверное, нет. Да, она очень хотела бы там побывать. Нет, алмазы ей не нужны — просто побродить, поглазеть. Попутешествовать. Нет, она нигде никогда не бывала, кроме Томска. Уровень восприятия трансляций у неё тоже оказался примитивным…

— Мечты-ы… — бормотал первый, записывая. — Тяга к перемене ме-ест… — Кажется, он был удовлетворён.

— В порядке? — спросил он у того, кто рылся в приёмнике.

— Одноканальный, — ответил тот, надевая кожух, и щёлкнул пломбиром. Настройка не сбита. Альфа-ритмы в норме.

— Не сбита… одноканальный… Следующую ночь вы проведёте здесь, господин Тихомиров? Напоминаю: всё, что вы…

— Является врачебной тайной — помню… Я не знаю, где я проведу следующую ночь.

— Поймите меня правильно: я вовсе не намерен вмешиваться в вашу личную жизнь. Но если вы будете спать здесь, необходимо установить ещё один приёмник. Или можно заменить этот на двухканальный, так будет дешевле. — Он покосился на кувшин и пошевелил носом. — Даже дешевле, чем водка.

— Я заплачу, — сказала Хельга. — Они ведь у вас с собой?

— Не надо, — возразил я. — Следующую ночь я проведу дома.

— Ну, а если всё-таки здесь, — сказал первый, — то будьте добры, господин Тихомиров, зайдите днём в Консилиум и купите приёмник. Или возьмите напрокат — это и вовсе гроши. Не следует подводить хозяйку…

— Не беспокойтесь, — заверил я. — Идеологических трансляций я не пропускаю. К тому же завтра будет интересная тема: подвиг Великомученика Степана. Я с детства преклоняюсь перед этой исторической личностью. Он был истинный миротворец!

(Обруча на мне не было.)

— С детства? Любопытно… — пробормотал первый. — А впрочем, раз вы стали офицером Миротворческих Сил, вам было виднее. Спокойных снов, сограждане!

Третий закрыл свой ящик, и они наконец-то ушли.

Глава 13. Быть живым

— Значит, ты — Парадонова? — спросил я, когда они ушли. — Одно время у нас были на вооружении РТБИ-16 с «затворами Парадонова».

— Да, я их помню, — сказала Хельга. — Такие живые штучки, которые не хотят работать в чужих руках — засыпают.

— Вот-вот — очень умные штучки. Но каждый всё-таки старался раздобыть обычный затвор и таскал в кармане. На всякий случай… Так он был конструктор? Не десантник?

— Десантник тоже. Но главным образом артабиолог. Искусственные формы жизни.

— Наверное, не меньше полковника, при такой-то голове?

— Ефрейтор… — Хельга улыбнулась. — Для военных он больше ничего не придумал. Будем досыпать? Пятый час.

Я кивнул и стал раздеваться. Хельга усыпила карниз, мы снова легли, и она взяла меня за руку.

— Про Гондвану — это он тебе рассказывал? — спросил я.

— Мы с ним часто видели этот сон. Он любил всё живое.

— А как он попал на Парамушир?

— Как все… Правда, он сам хотел туда попасть. Он следил за корякскими разработками и сильно недоумевал, когда их засекретили. Он не верил, что их возможно использовать в военных целях, для убийства… А потом случилась эта история с полигоном на Парамушире. Он очень обрадовался, когда получил повестку и узнал, что летит туда. Говорил: «Вот хорошо, разберусь на месте!..»

— Разобрался?

— Почти сразу… Это оказалась жизнь. Она действительно не убивает — в ней нет злобы. В любом человеке, даже в самом добром, больше злобы, чем в ней во всей.