Игорь Росоховатский - Загадка «акулы». Научно-фантастические рассказы Страница 21

В присутствии Евгения профессор становился подчеркнуто официальным. и занятым. Но когда Евгения хотели забрать в другую лабораторию, не отпустил. Увидя его, профессор принял начальственный вид и голосом занятого человека произнес:

— Выкладывайте, что там у вас, толыко поскорее и поточнее.

Впрочем, тон Ростислава Ильича и его невозмутимое лицо никогда не оказывали на Евгения должного впечатления. Он сел поближе к профессору и взмахнул рукой, будто дирижер:

— Что мы делаем в лаборатории? — спросил он и торжественно замолчал, прекрасно зная, что никто не станет вмешиваться в его тирады.

— Мы берем информацию, заложенную в ДНК — затравке или в нашей программе изменений, и воссоздаем ее в материале. Но как мы это делаем? Мы как бы накладываем на бумагу картонные фигурки и стараемся вырезать копии. И при этом не отклоняемся от образца… Напрасные попытки! Дрожание руки, толщина ножниц, неравномерность картона приведут к тому, что мы не только не сумеем сделать точные копии, но испортим сам образец. Даже нaше вмешательство в информацию, наше пользование ею не может пройти бесследно. Беря в руки картон, мы уже давим и мнем его пальцами…

Ростислав Ильич взялся за ручку, показывая, что сейчас займется своей работой. Это был единственный способ заставить Евгения перейти к делу.

— Надо сделать так, чтобы как можно меньше вмешиваться в этот процесс. И у нас есть выход.

Eвгений взглянул на безразличное лицо профессора и выпалил:

— «РИК»! Мы подберем образцы ДНК и запишем на ленту информацию, в виде нейтринного излучения. Затем через усилитель передадим его на раствор. Я уверен (он всегда говорил «уверен» там, где другой сказал бы «может быть»), что нейтринные потоки сами перестроят раствор в соответствии с заложенной в ник информацией! Информация воссоздает себя в материале. К тому же восхитительно быстро!

— Но… — начал Борис.

— Конечно, это требует проверки и дополнительной работы, — не дал ему говорить Евгений. — Но принцип нейтринного усилителя уже разработан. Есть у нас и подходящие лаборатории. Я берусь обо всем договориться.

Ростислав Ильич смотрел на Бориса, и тот понимал, что это означает.

— Ладно, Евгений Григорьевич, — сказал профессор, — вы попробуете, а Борис Евгеньевич вам поможет. Если получится, переключим на это дело всю лабораторию.

Борис не выразил ни согласия, ни отказа. Он знал наперед что произойдет. Евгений будет выдавать идеи, а он — работать. После нескольких неудач Евгений переключится на другое дело. Работу придется продолжать в одиночку. Когда же появятся первые успехи, если они появятся, Евгений вернется и опять будет сверкать идеями, как молниями. А он, Борис, в душе будет восхищаться им и удивляться, как у этого отчаянного сумасброда появляются такие великолепные идеи.

…В тишине резко щелкнул регулятор приемника, и сразу же на Кондайга надвинулся шумный и безалаберный мир. Хьюлетт кусал губы, пытаясь сдержать ярость. Внезапно кто-то позвал его по имени:

— Хьюлетт Кондайг…

Он прислушался, дико оглядываясь по сторонам.

— …Системы Кондайга, — опять услышал он и наконец понял, что это голос из репродуктора.

— …Таким образом, двенадцать лет назад в Париже физик Мишель Фансон сконструировал аппарат для приема и регистрации потоков нейтрино. Его усовершенствовал английский фИзик Хьюлетт Кондайг. Кондайгу удалось установить, что нейтринные потоки несут информацию обо всем, происходящем во вселенной. А наследственность, как известно, это тоже информация о строении организма, передаваемая от предков потомкам. И вот теперь с помощью регистратора информация система Кондайга в лаборатории советского профессора Ростислава Ильича Альдина под руководством молодых ученых Евгения Ирмина и Бориса Костовского группа генетиков разработала эффективный метод лечения наследственных заболеваний.

Хьюлетт слушал, не шевелясь. Стремительный огонек разгорался в его мозгу и рассеивал мрак. Неумолимое отодвигалось по мере того, как он все полнее осознавал слова диктора.

Эми крепко прижалась к нему. Ее волосы щекотали его шею.

Хьюлетта словно озарило. Грудь распирало ликование. Хотелось куда-то бежать, кричать: «Вот что я сделал!» Он никогда не был таким счастливым и растерянным, как сейчас. Удивлялся; «Неужели это я? Я, Мишель, и они, эти молодые? Неужели мы создали чудо?»

«РИК»! Его РИК»! Он представился ему мостом от Мишеля к нему, а от него к тем, кто сумел использовать аппарат для борьбы за жизнь.

— Хью! Хью! — ликуя, твердила Эми.

Он обнял ее, шепнул:

— Я сейчас приду. Это надо отпраздновать.

Ему хотелось побыть одному, прийти в себя. Хьюлетт вышел в сиреневый вечерний туман. Вдали, над крышами домов, пылало холодное зарево реклам.

Там веселилась Пикадилли. Он пошел в направлении зарева. Какой-то старик в плаще попался навстречу. Хьюлетт спросил у него:

— Вы слышали радио?

Старик испуганно замигал;

— Война?

Хьюлетт нетерпеливо двинул бровями:

— Лечение наследственных болезней.

— А-а, — облегченно протянул старик. — Слава богу, лишь бы не война…

И растаял а тумане…

Эта встреча немного отрезвила Хьюлетта. Он свернул к лавке, но она была уже закрыта. В «Железную лошадь» заходить не хотелось, и он направился дальше, к ресторану, который высился недалеко от Пикадилли.

Откуда-то вынырнула компания молодых людей — несколько юношей и девушек. Они пели и целовались, Хьюлетт смотрел на иих и улыбался. Он думал о тех, в России…

Ускорил шаг и догнал компанию. Ему хотелось заговорить с ними. Парни и девушки не обратили на него внимания.

Хьюлетт шел рядом с ними, слыша веселые голоса, обрывкси разговора. Он думал о них, о себе, о своем отце:

«Мы хотим, чтобы потомки, чтобы наши дети и младшие братья стремились походить на нас. Чтобы они не были другими и не осуждали нас. А пока они не осудят наши ошибки, они не смогут устранить их…»

Огни вечернего города плясали по сторонам. Он думал:

«Наша мысль мечется в поисках лучшего. Нейтринные потоки, отражающие все ее вариации, записываются на ленту регистратора. И так же информация о нашей жизни регистрируется и накапливается в библиотеках и архивах. Потомки изучают ее. Они видят ошибки и учатся не повторять их. Они стирают наши предрассудки, как устаревший текст. Они выбирают лучшие варианты и улучшают мх. Они берут наши дела, созданные нами орудия и ценности и употребляют их по-своему. И постепенно они становятся лучше нас, честнее, добрее. И немножко счастливее…»

Парни и девушки запели новую песню. Хьюлетт не знал ее, но тоже начал кое-как насвистывать мелодию. Радость и благодарность переполняли его. Он думал: