Александр Мирер - У меня девять жизней Страница 21

…Кончился полуденный отдых. Ученые заняли все свободные Уши Памяти. Большая гония работала беспрерывно — трижды умноженная дюжина людей спрашивала Нарану, каждый о своем, и Великая Память отвечала всем. Тиами, Строительница домов, хотела, чтобы ее сын родился с наклонностями Художника. Хранитель гонии жаловался, что дерево хиреет от нехватки личинок для верхнего питания. Пришло известие, что с Полуночных гор спустилось невиданное полчище летающих белок, а за ними идут хищники, и вся местность заражена уже вредоносными блохами… И Великая Память отвечала: «Тиами можно родить Ученого любой степени, но не Художника или Певца. Хранителю гонии: каждую шестую землеройку в округе скормить красным роющим собакам. Полуночной границе: свободные Управляющие есть в таком-то поселении; пусть они придут, взяв с собою хищных птиц и молодняк охотничьих обезьян, а такие-то растения пустят в рост на будущие две ночи и день…» Не то чтобы Ученые Равновесия сами не знали, что им делать. Им были знакомы все пути и все способы — Нарана не знала ничего неизвестного людям. Но каждый человек в отдельности помнил мало, и потому не мог предвидеть всех последствий своих поступков. Кто из Врачей мог мысленно просмотреть всех предков и родичей Тиами? Кто из Управляющих мог знать поголовье всех тварей в каждом кусочке Равновесия и влияние всех этих тварей на каждый кусочек Равновесия? Никто.

«Люди не в состоянии запомнить и познать даже дела себе подобных, — об этом Нарана думала всегда. — Что бы они делали, предоставленные самим себе?» А они склонны забывать, что благополучие их началось в дни Скотовода, когда На-ра-на, прародительница, стала запоминать все случайности: каждую ветку с крупными и сладкими плодами, и каждого теленка от каждой коровы, и всякое снадобье, вылечившее больного. Она не боялась пользоваться случайным, у нее не было прошлого и потому не было страха. Она росла. Ко дню смерти второго Хранителя она имела уже три Уха Памяти, и день и ночь сменялись у Ушей, рассказывая ей новости и выслушивая советы, двенадцать Хранителей — бестолковые, суеверные малоголовые, неспособные отличить причину от следствия. Уже тогда прародительница решилась изменить их мозг…

— Родилось Ухо Великой Памяти! — пропел старец. — Радость, радость! — Он восклицал, руки его дрожали. Он знал, что в момент рождения Уха Нарана вдохновляется и создает великую мысль.

…По всем звеньям Нараны прошел приказ Немого Уха, координатора. Решалась загадка «железных головастых», которые не знают существ, подобных Наране. Животных употребляют в пищу. Для охоты сооружают железные убивала, разящие без промаха. Они — Головастые высокого уровня; приспособлены к раздвоению, но, по-видимому, не пользуются им. Требовалось решение, содержащее два ответа: где находится Равновесие пришельцев, кто сформировал их разум?

И тогда произошло небывалое.

Смолкли гонии. Одна за другой подсоединялись к Памяти Синих холмов все Нараны Равновесия. Пораженные люди поднимались на ноги от Ушей Памяти

— свет угасал, в подземельях наступала тишина. Такая тишина, что дыхание людей казалось шумом урагана. И так длилось время, до дюжины дюжин ударов сердца, пока не заговорила Нарана из поселения Водяной крысы. Она спасла разум своих сестер, гибнувших под гнетом неразрешимого. Свет возгорелся, заговорила речь Памяти, но в поселении Синих холмов старый Хранитель лежал мертвым. Старческие его руки были прижаты к груди, к знаку Управляющего Равновесием.

4

«На охоте мы ищем утраченную доблесть», — вспомнил Колька чьи-то слова. Правильно было замечено. Он вернулся с охоты на саблезубых тигров другим человеком. И дело было не в удачных выстрелах, даже не в том, что он спас жизнь старшему Охотнику. Главное — он не испугался. Дрожь в коленях и обморок не в счет, абсолютно бесстрашных людей не бывает. Он не убежал и не делал глупостей, а в обморок упал, когда увидел свою добычу — пятиметрового махайрода с развороченным черепом. Он не придал особого значения словам Нанои: «Я рада, Адвеста, что ты лишился сознания». Они сидели в лечилище, очень уютно сидели и закусывали дыней. Рада так рада. А он перестал ее бояться и впервые улыбнулся ей и не опустил глаз.

…Длинный жаркий день, зеленый дом и ледяной ручей в траве. Так у них было. Потом вечер — Охотники устроили празднество Слона в честь удачной охоты на Большезубых — слоновьих убийц… Темный ветер дул поверху, от реки. Когда певцы умолкали, доносилось повизгивание гепардов и мерное бряканье струн, и беготня ночных обезьян в листве. Свежо и спокойно пахла ночь — остывающей листвою, плодами, чистой человеческой кожей. Нанои-Мин держала Кольку за руку, а он сидел и боялся пошевелиться.

Утром явился Ахука — не поздно и не рано, когда Мин уже разбудила Кольку и они умылись и поели. И он немного привык к ней и к странной звенящей боли в сердце. Боль усиливалась, если он смотрел на Мин — усиливалась так, что перебивала дыхание. С Колькой никогда не было такого. От смятения он взялся чистить пистолет, подкинул последний патрон на ладони. «Мрачная штука — последний патрон, — он вдруг ухмыльнулся во весь рот и сам растерялся. — Дурак счастливый, ты же не дома! Что радуешься?»

В этот момент и появился Ахука. Сумрачно поздоровался и набросился на еду. Пальцы его подергивались, словно он еще управлял Немигающим.

— Последняя железка, Адвеста?

— Последняя.

— Адвеста, я дюжину дюжин раз виноват перед тобой, — произнес он твердым голосом. — Но реку времени не повернешь к истокам.

— Да, подловил ты меня, охотничек, — беззлобно сказал Николай. — Подловил, конечно.

Ему все-таки стало не по себе. С какой стати Ахука лез в их дела, задерживал, суетился? «Врезать бы тебе, как доктор прописал», — подумал Колька, но сердиться не было духа. Он спросил:

— А где твоя обезьяна?

Наблюдающий небо передернулся, будто его укусили. Он сильно похудел за последние дни — нос торчал на узком клине лица, глаза стали по кулаку каждый.

— Так умер, Адвеста. Я пришел с делом. Ты нужен Равновесию.

— Это мы слышали, — сказал Колька. — Теперь можно поговорить, м-да…

— Я дюжину дюжин раз виноват перед тобою, — повторил Ахука.

Было видно, что он ни капли не раскаивается, и, повернись «река времени» вспять, он снова принялся бы за свое.

Николай совсем развеселился.

— Равновесию угрожает гибель, — продолжал Наблюдающий небо без малейшего пафоса. — Вы очень, очень вовремя появились, друг Адвеста.

«Ну, ты у меня не отвертишься», — подумал Николай и сказал:

— Как же я могу помочь, друг Ахука? Я — в чужом Равновесии, я даже не знаю ничего о Наранах…