Михаил Грешнов - Эхо (Сборник фантастических рассказов) Страница 21

— Вам ничего не нужно? — спросила горничная.

— Ничего, спасибо, — ответил Грин.

— Я хотя бы переменю цветы.

— Перемените после, — сказал Грин. — Пойду завтракать — тогда и перемените.

— Обедать… — горничная удалилась.

Прежде всего Грин позвонил в лавку Лебрена. «Хозяин еще не вернулся», — ответили ему, и Грин понял, что перед ним целый день, который некуда деть. Хорошо хоть, проспал все угро. Но тут ему вспомнился сон, змеевидные тела элоров, и Грин поежился: как это страшно… Нет, поправил он сам себя: тоскливо.

Это чувство засело в нем, не давая сосредоточиться, найти занятие. Спустился в холл, но читать не стал. То и дело поглядывал на часы, пока наконец решил, что лучше всего пойти в Лувр, посмотреть древний отдел. В Лувре Грин бывал всегда, когда посещал Париж.

Так он и сделал: пообедав в ресторане, пошел в Лувр. Такси он не взял: идти по солнечным улицам в пестрой толпе было приятно, и Грин чувствовал, как постепенно из него выветриваются ночные кошмары, тело становится гибким, сильным, а шаг уверенным.

Но под сводами Лувра, в отделе египетских древностей, в запахе тлена и при виде высохших мумий, перед глазами начали оживать картины последнего сна. Грин поспешил выйти во внутренний двор музея и здесь присел на скамейку в сквере.

Ужасный мир! — дал он волю воспоминаниям. Смерть, гибель чувствовалась во всем: в белесом небе, в усталом солнце, в туннелях, отшлифованных кожей, в самих элорах. Неужели цивилизация может так деградировать? Пресытиться, замкнуться в себе? Как они говорили! Как ненавидят все живое, цветущее!.. Ненависть — признак дряхлости, умирания. Может быть, им чем-то можно помочь? Грин мучился на скамье, отвращение, жалость к элорам, брезгливость боролись в нем, и он не мог понять, чего все-таки больше в его душе: жалости или отвращения. Можно взять от них опыт, знания? Но тут же Грин подумал, что и человеческую кожу можно превратить в орган дыхания и питания, мозг — в локатор, и содрогнулся: никогда! Замкнуться в себе всему человечеству! «Б-р-р, — повторил Грин, — никогда!»

В сквере он просидел до вечера. Сны-утопии, думал он, сны-предупреждения о том, какими путями нельзя развиваться цивилизации. А какими путями ей развиваться? На этот вопрос у Грина ответа не было.

Вернувшись, Грин прежде всего увидел, что таблеток на столе нет. Может, он положил их в карман? В кармане не было. В стол? И здесь не было.

Грин позвонил горничной.

Девушка вошла и так же, как утром, остановилась на пороге.

— Таблетки? — коротко спросил Грин.

— Извините, я случайно их смахнула на пол. И выбросила в мусоропровод.

— Как вы смели?.. — Грин глядел в круглое лицо девушки, на глупо приподнятую губу, отчего на физиономии горничной застыло недоумение.

«Черт бы тебя побрал, — ругался он про себя. — Эти гостиничные служки всегда лезут не в свое дело!»

— Впрочем, мистер Грин… одна таблетка… Вот она! — Горничная порылась в кармане, достала белую таблетку, положила на стол. — Если не побрезгуете, мистер Грин… — Девушка покраснела.

«Ну что ж, у нее еще есть совесть», — подумал Грин, глядя на пунцовые щеки девушки. Гнев его утихал.

— Простите меня, — упрашивала между тем девушка. — И не говорите об этом мэтру. Меня уволят с работы.

— Подите прочь, — сказал Грин. Таблетка лежала на столе, и только она привлекала его внимание.

— Жаловаться не будете? — обернулась в дверях горничная.

Грин молча кивнул ей вслед.

Таблетку он принял через час, после сомнений и колебаний — стоит ли? «Страшные сны», — думал он. Но ведь он сам их выбрал! Все это Ренар: шарлатанство… Нет, это не шарлатанство. Но и что на самом деле, трудно было сказать. Знакомство? Попытка контакта? Предупреждение?.. Грин держал на ладони белую таблетку. «Не все же миры такие мрачные?» — думал он. В Храме Видений он видел города, толпы веселых людей. Есть цивилизации светлые, полные жизни и, наверное, недалеко ушедшие от нас в развитии. Зря он выбирал сам. Надо было довериться продавцу. Тот для начала дал бы ему не такое мрачное.

С этой надеждой Грин проглотил белую таблетку и запил ее водой.

Прежде всего он увидел перед собой колонны — четыре колонны.

Он стоял в кустарнике, который был ему по грудь. Но это вовсе не кустарник, определил он тут же, а трава. И перед ним четыре колонны. Прошло еще секунды две, прежде чем он понял — колонны двинулись на него, — что это не колонны, а ноги, громадные ноги. И когда он поднял голову вверх, увидел двух мальчишек, склонившихся над ним. Что это были за мальчишки! Высотой в трехэтажный дом!..

— Смотри-ка, — сказал один. — Он совсем перестал двигаться! — Грин, ошеломленный, стоял на месте как вкопанный.

— Мимикрия, — сказал второй мальчишка. — Обычная уловка зверей: принять неподвижную позу или притвориться мертвым.

— Мимикрия — это не то, — возразил первый мальчик. — Мимикрия — когда меняют окраску, а этот как был серым, так и остался.

Грин был в сером костюме.

— Ты прав, — сказал второй. — Просто он обомлел от страха. — Тут он протянул руку и схватил Грина.

Лучшее в положении Грина было не сопротивляться и выждать, что будет дальше. Так он и сделал.

— Он похож на нас, — сказал первый мальчик, глаза у него были голубые, величиной с колесо. — Откуда он взялся?

Второй мальчик рассматривал Грина и ничего не ответил.

— Нет, — сказал первый, — ты посмотри, как он похож на нас!..

Второй двигал пальцами и ладонью, отчего Грин с трудом удерживал равновесие.

— Отдаленно… — возразил он, все еще двигая пальцами.

— Прямостоящий, — продолжал спорить первый мальчик. — С четырьмя конечностями и головой.

— Суслик, когда стоит, — возразил второй мальчик, — тоже прямостоящий, с конечностями и головой. Отнесем его к профессору Чикли.

— Отнесем! — согласился первый. Ребята были юными натуралистами и очень обрадовались находке.

Мальчишка сжал пальцы, притиснул Грина. Тот задергался — у него перехватило дыхание.

— Ого! — воскликнули оба мальчика. — Вышел из столбняка!

Пальцы чуть-чуть разжались, четыре громадных глаза придвинулись к Грину вплотную.

— Ты осторожнее, — сказал первый мальчик. — Не раздави.

— А если он выпрыгнет — убежит?

Какое там! Грин мечтал об одном: как бы его не уронили. А ну-ка, с высоты третьего этажа!

Видимо, профессор Чикли был тоже натуралист, и его лаборатория стояла в поле — ближе к природе. Не прошло и трех минут, как Грин оказался у него на ладони — жесткой, пересеченной морщинами, как вспаханный земельный участок.