Константин Соловьёв - ГНИЛЬ Страница 21

Гнилец словно выдавливал из себя слова как отвратительную гниющую жижу, чавкая, задыхаясь и булькая. Маан прислушивался, но не мог определить, откуда доносится звук. По крайней мере он исходил не от головы — та не открывала рта, да рта у нее уже и не было, лишь зигзагообразный шрам на его месте. Как же он тогда говорит? Впрочем, какая разница…

— Идите… Вот я. Идите быстрее. Как листья. Вечность желтых листьев. Я жду.

— Рехнулся, — сказал Геалах, пряча пистолет в кобуру, — Разумеется.

Маан посветил фонариком Гнильцу в глаза. Мертвые камни не отреагировали.

— Тцуки? Вас зовут Тцуки?

— Я… Тцу… — лицо задрожало в каком-то внутреннем спазме, — Я. Не помню. Я.

Это был не разум, лишь его осколки, и все же Маан на мгновенье ощутил что-то похожее на сочувствие. Не к тому, кто сейчас, вмурованный в стену, висел перед ним, а к тому, кем он когда-то был. И кем уже никогда не станет.

— Вас зовут Тцуки, семьдесят шестой социальный класс. Вам это что-то говорит?

— Листья. Когда они танцуют. Желтые. Но вечность. Я здесь. Нужен я. Устал.

Голова продолжала бормотать, голос ее слабел и делался едва слышен, Маан подумал, что сейчас он окончательно стихнет. И тогда все закончится. По крайней мере, для них. Для Гнильца же все только начинается. Интересно, хватит ли одного фургона? И как ребята Мунна будут отдирать это все от стен и пола? Судя по всему, Гнилец врос в камень крепче, чем корни дерева. Выдирать его отсюда придется долго. И, наверно, это будет не самая приятная процедура — как для исполнителей, так и для него самого.

— Убей.

— Что?

— Ты.

Гнилец опять смотрел на него своими невозможными глазами цвета оплавленного янтаря, в которых не было ни крупицы жизни. Только боль и мука.

— Убей.

Голова заворочалась, так сильно, что казалось, она сможет оторваться от стены. Но она давно уже была ее частью.

— Убей.

— Добить просит, — Геалах достал из кармана пачку сигарет, в дрожащем свете фонаря вытащил одну и подкурил. Легкий запах хорошего табака не перекрыл смрада, но был сам по себе приятен, — Мозги еще остались. Да на его месте каждый… Я имею в виду, ничего хорошего его уже не ждет, так ведь? Будут по кускам кромсать, вырезать… Потом лаборатория. Эта мразь уже отмучалась свое, я так думаю.

— Ты хочешь его добить?

— Почему нет? — кажется, Геалах пожал плечами, — Наша работа — чистить грязь. Разнеси ему голову, и мы сможем закончить это все. Комнату просто выжжем дотла. Никаких хлопот.

Маан посмотрел на свой пистолет, все еще направленный в лицо Гнильцу.

— Убей, — голос сочился как гной из открытой раны, — Убей.

Один выстрел — и голоса больше не будет. Не будет желтых глаз, смотрящих в упор. Не будет еще одной проблемы.

Маан спрятал пистолет в кобуру.

— Пусть живет, ублюдок.

Геалах с интересом посмотрел на него.

— Не хочешь оказать любезность?

— Я вчера уже стрелял на задержании. Хватит.

— Могу я.

Геалах откинул полу плаща, но Маан остановил его:

— Не стоит, Гэйн. К тому же нам вряд ли кто-то поверит о том, что Гнилец оказывал сопротивление. Пусть живет. Живет и мучается. Слышишь, ты? — Маан повернулся к Гнильцу, — Ты еще долго будешь жить, да. Тебя будут вырезать отсюда по кускам, а потом снова резать, жечь и пилить. Если ты думаешь, что испытал всю отмеренную тебе боль, ты ошибаешься! Ты и так почти рехнулся, но уверяю тебя, ты рехнешься полностью к тому моменту, когда ребята из лаборатории решат с тобой закончить. И сожгут в каком-нибудь чане, даже не удостоверившись, что ты действительно мертв. Ощущай это. Живи с этим. Если это, конечно, твоя жизнь. Пошли, Гэйн, — он вытащил войс-аппарат, — Я вызову Мунна.

Они выбрались из тесной комнатки и, несмотря на неослабевающую вонь, почувствовали себя легче. Маан зашагал к выходу, освещая себе путь.

— Знаешь… А я бы выстрелил, — внезапно сказал Геалах, когда они вновь оказались в узком коридоре четвертого уровня.

— Зачем это?

— Каждый раз, когда я стираю Гнильца, я чувствую удовлетворение. То же самое, что раздавить отвратительное насекомое. Беспомощный он или пытается оторвать тебе голову… Какая разница.

— Лишать Гнильца боли, на которую он обречен — это жалость, — сказал Маан, набирая номер на панели войс-аппарата, — А Гнилец не имеет права на жалость, Гэйн. Только на боль.

ГЛАВА 3

Мунн обещал прислать свободную группу через полчаса, но она прибыла уже через пятнадцать минут. Наблюдая за тем, как деловитые люди в белых комбинезонах с фонарями и блестящими кейсами осторожно окружают дверной проем, не решаясь войти внутрь, Маан с усмешкой подумал о том, до чего человеку свойственно учиться на собственных ошибках. После истории с «тройкой» в жилом доме, о которой рассказывал Геалах, с такими ситуациями предпочитали не рисковать. Маан не удивился, увидев позади людей Мунна полдесятка Кулаков. Закованные в свои черные панцири, молчаливые и неподвижные, как старинные рыцарские доспехи, они взяли дверь на прицел и теперь молча ждали приказа. За непрозрачными забралами шлемов не было видно лиц, но Маан подумал, что вряд ли на них сейчас есть хоть толика испуга. Кулаки видели и не такое. Возможно, многие из них видели такое, от чего сделалось бы не по себе и повидавшему многое инспектору Контроля.

— Все нормально! — крикнул он, — Заходите. Только меня не подстрелите ненароком.

— Ситуация под контролем?

Он даже не понял, кто из Кулаков задал вопрос. И не обиделся за пропущенное «господин инспектор». Он достаточно повидал Кулаков чтобы знать об их отношении к своей работе. И о некоторых сложностях в общении с ними.

— Да, полностью. Вторая комната слева. Опасности не представляет.

— Мертв?

— Размазан по стенке, но не мертв.

— В каком смысле — размазан? — уточнил один из людей в белых комбинезонах. Возможно, он был старшим, судить об этом было сложно — никто в Контроле не носил знаков различия, и о социальном классе собеседника всегда можно было только догадываться.

— В прямом, господин ученый, в прямом. Врос в стену и разросся как настоящая грибница.

— Status-tutus… — пробормотал тот, — Форма неактивная, но и гарантированно безобидной ее не назовешь.

— Мы с инспектором Геалахом пробыли там достаточно времени чтобы я мог утверждать это.

Человек в белом комбинезоне скривил губы.

— Позвольте судить об этом нам, инспектор. Status-tutus может быть и опасен.

— Чем? — не сдержался Маан, — Разве что вас может ушибить каким-нибудь упавшим с потолка органом.

Собеседник не обиделся, только поправил очки.

— Четыре года назад подобная «живая комната», инспектор, переварила нескольких моих коллег.