Михаил Башкиров - Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям Страница 21

- Смело!

- Приближаюсь к баррикаде из мешков, на полном ходу подымаю над головой предательский саквояж с салом и ору что есть мочи: "Ложись гады!"

- И легли?

- Догадливый... Как одна! На мое счастье, за амбразурами оказался бабский батальон... Ну, матросня с разгону - на распростертые тела! Жалко, на всех баб не хватило. Задние перекатили волной, любвеобильных и за мной - во дворец.

- А ты?

- Не знаю, сколько мраморных шедевров и изумительно тяжелых ваз обрушил я на тупые головы, носясь по лестницам, но в конце концов и мне улыбнулась удача. Наткнулись, понимаешь, разгневанные массы на Временное правительство. Спасли меня господа министры от несправедливой расправы.

- Мне кажется, ты сгоряча совершил для большевиков государственный переворот?

- Называй как хочешь, но здесь нам больше делать нечего!

- Мы же еще и ихнего предводителя - Ленина ловили...

- Запомни, Остен-Бакен, на всю оставшуюся жизнь. Никогда Остап Бендер не был в Петрограде, ни под каким соусом... Никогда!

Тут вошла любезная, расфуфыренная, напомаженная, густо напудренная хозяйка и предложила медоточиво свежий чай...

Конечно же, мы в скором времени покинули негостеприимный Петроград, но тут случилась новая оказия. Клянусь гордыми остен-бакеновскими генеалогическими корнями, но Остап не бегал по Москве в поисках зубного врача (флюс благополучно прорвало еще в холодном прокуренном вагоне), а Кремль большевики все равно взяли.

К весне же пожаловала и вся большевистская верхушка. Суровый ветер Финского залива, видно, окончательно продул их озабоченные Мировой Революцией мозги.

Глава 16.

СМЕРТЬ И ЛАВРЫ

"Товарный голод, ничего

не поделаешь..."

О.Б.

Вторую большевистскую зиму мы коротали в обстановке перманентного (почти по Троцкому) голодания, и если бы не отощавшие кошки, реликтовые голуби да неунывающие воробьи, нерегулярно поступавшие в наш революционно-коммунистический рацион благодаря охотничьим (подвалы-чердаки) навыкам Остапа, то мы бы благополучно вымерли, как тупые, необразованные динозавры, не отличающие эмпириокритицизм от исторического (весьма осязаемого не согласными с новой властью желудками) материализма.

Кстати, мое кулинарное искусство, питаемое фолиантом изобретательной до истощения Елены Молоховец, превращало выловленную урбанистскую добычу в пищеварительно приемлемые мясосодержащие блюда даже при отсутствии специй, благовоний, пряностей и поваренной соли.

Однажды, когда мы, привычно расположившись на ложах из книг (дом, в котором нет книг, подобен телу, лишенному души, - сказал мающийся с похмелья Цицерон, обнаружив, что ему больше нечего менять на опимианский, столетней выдержки, фалерн), поближе к ошалелой буржуйке, заглотившей уже всего Дюма-пэра и Дюма-фиса, утомительного, но долгогорящего Вальтер Скотта, двадцатитомного Игнатия Федоровича Потапенко (подло соблазнившего чеховскую Чайку), нудно-обстоятельного Боборыкина, фигурировавшего в определенных кругах, как Пьер Бобо, и еще дюжину дюжин плодовитых, чище породистой борзой суки, беллетристов (терпеливо и тщательно подбирал их мой двоюродный дядя - славянофильского толка философ и вынужденный масон, умно сбежавший на белогвардейский знойный юг), скромно ужинали (завтраки и обеды были отложены до лучших времен), Остап, дожевывая последний жесткий кусок (первая в нашем деградирующем устрашающими темпами меню ворона), задумчиво произнес в никуда:

- Нет, хватит... С завтрашнего дня, самое позднее - с послезавтрашнего, сознательно переходим на кремлевский усиленный паек: красная икра, осетринный балык, рисовая каша на сливочном масле, клюквенный кисель и белый хлеб.

- Я согласился бы и на черный... Но увы, не имею чести состоять в членах Центрального то бишь Комитета - мордой-с не вышел, мозоль-с, извиняюсь, на седалище от чрезмерной интеллектуальной деятельности, не та-с мозоль-с!

- А мы получим калории по другой линии. Помнишь, Остен-Бакен, давешнего кота, рыжего?

- На тушке отчетливо прослеживалось наличие нагулянного жира. Я еще подумал - наверняка партийный товарищ, близкий к правительственому буфету.

- Нет, при военном коммунизме кота может безнаказанно содержать только кто-нибудь из старорежимных, сюсюкающих о либерализме и народных чаяньях господ. Есть в городе запасы не учтенного комиссарами продовольствия, есть! Процарствуй большевики, ну, лет десять - на это и надеяться бы не пришлось, а в данном случае мы вполне можем попросить кое-кого поделиться... Ну-ка, не член ЦК, быстро вытягивай ноги, руки скрести на груди и не шевелись.

- Это еще зачем?

- Снимем с твоего тела мерку.

- Какую мерку?

- Обыкновенную - на гроб.

- Ты считаешь, что я с недоваренной вороны сыграю в ящик?

- Недоваренную скормил, подлец!

- По рецепту Молоховец, для сохранения жизненно важных веществ.

- Остен-Бакен, по человечески прошу - протяни ноги.

- Пожалуйста.

- И руками не размахивай.

- Буду специально размахивать, пока не объяснишься.

- Строго научный факт: в городе свирепствует сыпняк.

- Но я-то, тьфу-тьфу, пока здоровенький!

- Скажи-ка, здоровенький, при товарном голоде, который мы имеем неудовольствие наблюдать, что пользуется ныне наибольшим спросом среди гражданского населения?

- Мыло!

- Нет, дорогуша, самый дефицитный товар - это гробы!

- Но у нас нет в наличии ни одного.

- Сварганим. Я тут, скитаясь по чердакам, набрел на залежь допотопных вывесок с двухглавыми орлами, ятями, ерами, фитами и прочей ненавистной пролетариям нечистью. Наведем ревизию - и соорудим пробный гроб. При удачном раскладе - наладим подпольное производство.

- Без чертежей такую сложную конструкцию не осилим.

- Ты, помнится, любил в розовом детстве скворечники сколачивать?

- Сравнил.

- Большой длинный скворечник, только с крышкой.

- Для бледной холодной птички.

- Имеющей щедрых родственничков... Опять ноги согнул!

- Мерь с запасом, а то попадется какой-нибудь чиновничий журавль.

- Руки!

- Щекотно же.

- Потерпи... Надо точно знать размеры материала... Завяжем контрольный узелок... Подымайся, лежебока, - печка нуждается в порции чтива... И не швыряй обложки где попало складируй в углу...

- А гроб?

- Если за ночь не загнусь от сырой вороны, то с утра отправимся за вывесками - здесь неподалеку...

На первенца-домовину мы искренне угробили, ни много ни мало, семь каторжных суток.

Сначала натаскали соответствующей длины вывесок - благо было из чего выбирать. Чтобы не вызвать излишних подозрений, мы носили по одной штуке, соблюдая временной разрыв и присыпая незаконные буквы снегом.