Пирс Энтони - Власть пришельцев Страница 21

— Да это настоящий фашизм!

— А ты предпочел бы, чтобы юне из-за полного истощения ресурсов планеты подохли с голоду, как могло быть и у нас на Земле?

— Нет, но…

— Контроль над рождаемостью — неплохой регулирующий механизм, но голод уже надвигался на них, когда мы пришли. Мы должны резко уменьшить численность населения..

Генри вздохнул:

— Знаю, Джон. Мне просто не улыбается быть палачом. Джон пропустил это мимо ушей.

— Так вот, ближе к делу. У нас есть основания полагать, что на Юне не всё в порядке, и нам нужен человек, который бы выяснил, в чем тут дело. Я кратко изложу тебе историю планеты и биологию юне.

— Историю и биологию! Я и понятия не имею о них.

— Поэтому ты и должен изучить их. Попутно попрактикуешься в языке.

— Ты хочешь сказать, что все это даже не переведено на английский? Чудовищно!

— Я дал тебе ключ, а ты проследил за подтекстом. В нем есть кое-что интересное. В истории юне есть странные провалы, а в их анатомии — лишние нервы. Мы считаем, что это имеет отношение к создавшемуся положению.

— И откуда же всё это я должен почерпнуть? Я ведь совсем не знаю планеты!

— Верно. Ты еще не привык к критериям Победителей. — Это безумие, Джон.

— Безумие… Рад, что ты напомнил мне. В их языке есть что-то не совсем нормальное. Нет, он универсален, вся планета говорит на одном языке. Но есть в нем слова, которые не понимают даже сами юне.

— В собственном языке?

— Одно из таких слов — «мингх». Оно должно иметь какое-то важное значение, потому что часто встречается в их древних рукописях. Но никто не знает, что оно означает.

— Мингх, — повторил Генри. — Это становится интересным…

Джон поднялся.

— Мы не сможем с тобой видеться часто, я работаю на другом континенте. Но ты и сам имеешь голову на плечах.

Глава 8

Через несколько недель Генри получил письмо с Земли. Он схватил его с почти лихорадочным облегчением, радуясь тому, что может на время отвлечься от языка юне и от их загадок.

Письмо было от Сирены.

«Дорогой Ричард. Я знаю, что не должна говорить тебе это, но обстоятельства вынуждают меня: ведь мы никогда больше не увидимся… Домина была возлюбленной Битула, но ей сказали, что он погиб, и она перенесла свою привязанность на того, кто ближе всех был к нему в момент „смерти“. Таков обычай кэзо, хотя мы редко говорим об этом. Поэтому она убила себя, а я была только поводом. Так что я не виню себя за ее смерть, хотя мне и жаль, что все так случилось…»

Генри прервал чтение. Это было отнюдь не радостное письмо. Никаких предисловий, ничего, кроме строгого анализа ситуации, мало касающейся его лично. Да, кэзо не походили на людей…

«Я потеряла родителей, и Домина привела меня к Победителю Генри. Он вырастил меня, как ровесницу своего сына. Думаю, он много и плодотворно работал на благо Кэзо и мне хотел только добра. Но многого не понимал. Как инструмент в проведении политики землян на Кэзо, он был ответственен за убийство моих родителей. Я должна была бы ненавидеть его, но, как и Домина, я увидела в нем то, что ценила в своих соотечественниках, хотя он и не был кэзо. Она смотрела на него, как на супруга, и погибла, разрываясь между чувством и разумом. Но он вряд ли понимал это, видя в ней лишь возлюбленную Битула. Я относилась к нему, как к отцу. Это он мог понять и принять, так что у меня не было никаких проблем. Проблемы возникли позже…»

Он снова прервал чтение и попытался представить себе кэзо в роли своего отца. Например, Битула. Да, он может понять ее… Но зачем она пишет все это сейчас? Ведь для нее все кончилось благополучно.

«Когда я встретилась с мужчиной моего возраста, пережившим те же потери, что и я, носившим имя моего благодетеля и обладавшим его качествами, я поняла что должна была испытывать Домина. Моя ненависть к Победителям исчезла еще раньше, благодаря тому, что я много лет находилась под влиянием благородного человека, и кроме того, я внезапно стала Властительницей. Поэтому все, что произошло тогда в отеле, было не испытанием кандидата на должность Победителя, а всего лишь проявлением моей тоски. Женщины-кэзо на самом деле не позволяют себе делать мужчинам предложений вроде тех, что делала я. Но мы с вами по-разному понимаем друг друга, а остальные люди не производят на меня такого впечатления. Пожалуйста, не обижайтесь на мои слова, но я испытываю к вам те же чувства, что Домина испытывала к вашему отцу. Я люблю вас.

Однако я не умру от этого».

Генри долго сидел и вертел письмо в руках. До него с трудом доходили даже самые простые фразы. Ужас, который он ощущал от того, что делали люди на Юне, соединился в нем с шоком, полученным от письма. И неизвестно, что отвергалось им больше — геноцид, проводимый землянами на планете, или смешанные браки. Он оказался как бы на двух фронтах, но это, как ни странно, помогло ему справиться с обоими.

Здание суда производило впечатление: Витые колонны поддерживали массивный свод и крышу, украшенную мраморными статуями. Материал, из которого были сделаны пол и стены, отражал звуки по всему зданию: казалось, что разговаривающие в дальнем углу находятся рядом.

Генри занял почетное место за судейским столом. Он не руководил церемониалом, а просто наблюдал за ним. О деталях заботился судья-юне.

Генри не носил никакой специальной формы, у него не было ранга или звания. Он был человеком — и этого достаточно.

Он понимал, что нынешнее его назначение должно помочь ему приобрести навыки в управлении разумными существами. Оно было временным. Настоящая работа ждала его впереди. Но для себя он решил, что должен все делать тщательно, не брезгуя мелочами, ибо ничто не может быть мелко там, где речь идет о жизни и смерти.

К столу суда подошел первый туземец. Генри нажал кнопку, и перед ним на экране появилось досье на юнском языке. Чтение давалось ему пока с трудом, но английский язык был засекречен и перевод исключался.

«Дело № 1. Воровство.

Изложение: взял буханку хлеба с прилавка; съел ее во время бегства».

Генри не мог поручиться, что понял все дело дословно, но главное он уловил.

Он нажал вторую кнопку и получил детальную расшифровку — как задержанный мялся, ничего не покупая, как схватил булку, когда другой покупатель на секунду закрыл его, как бежал, пытаясь спрятать хлеб, как ел его и как потом был арестован, не оказав сопротивления.

Здесь были также показания хозяина, покупателя, полицейского и двух свидетелей.

Вопрос: «Почему ты сделал это?»

Ответ: «Я был голоден».