Борис Георгиев - Нф-100: Инварианты Яна Страница 21

- В основном страх.

- Да, страх, - как бы невзначай вставил Володя. - Сначала была боль, потом страх, как будто его к стене припёрли, потом обречённость. Знаете, как если бы на него напали, и он заведомо знал, что противник сильнее него.

Сухарев глянул искоса, на лице его мелькнули: высокомерие, удивление, недоверие, - больше ничего инспектор уловить не успел, потому что Андрей Николаевич отвернулся, словно бы желал сверить услышанное с графиками на экране. Сверил. Видимо, сошлось.

- Откуда вы знаете? - лик Сухарева снова стало похоже на деревянную маску, глаза как щели. Амбразуры даже.

- По глазам прочёл, - изображая простодушную наивность, ответил Володя. - А что у вас там за кино?

- Это его сон, - буркнул Синявский, с отвращением сдирая перчатки.

- Чей?

- Горина, - пояснил Сухарев. Видно было, что непонятливость следователя на этот раз не вызвала у него раздражения, скорее успокоила.

Володя усмехнулся и проговорил нарочито небрежно, растягивая слова:

- То-то я смотрю, ваши, Дмитрий Станиславович, руки на экране. Понятно, чего испугался Ян. Такое только в кошмарном сне бывает. Огромные резиновые лапы. Если б ещё когти или перепонки...

Пискнул свободный терминал, осветился, на экране возник тёмный силуэт, - не разобрать, чей, - похожий на тёмный лик в золотом окладе света.

- Митя! - позвала с экрана Светлана Васильевна.

- Светочка, я был против, - принялся оправдываться Синявский, подсев к терминалу. - Меня заставили войти. Ян ничего не видел, кроме моих рук.

- Ласты, - сказала Берсеньева. Изображение прояснилось, стало видно, что заведующая отделом математической лингвистики улыбается. - Я разобралась, через десять минут буду у вас. Ничего, что вы вошли, даже к лучшему, откуда бы иначе взяться ластам? Ждите, я скоро буду.

Произнесла это и, не дожидаясь ответа, оборвала связь. Лишь через несколько секунд Дмитрий Станиславович пришёл в себя настолько, чтобы спросить у пустого экрана:

- Почему ласты?

Глава 5. Почему ласты?

Чезаре жался к стене сторожки. Не от ливня прятался - свес крыши короток, как ни старайся, всё равно вода то на плечо льёт, то, разбиваясь об асфальт, окатывает ноги. Так брызжет - достаёт до колен. Одно спасение - пузогрейка, но от неё пар, потеет стекло шлема. Проклятый намордник. Проклятый ливень. И если бы тол только он, дождь - от бога, хуже всего возня в чёрной, залитой потоками воды гигантской чаше. Начальник не из пугливых, но и он прикусил язык, когда огненный столп заметил. И то ещё увидал, как шарахнула прямо в макушку бункера ветвисторогая молния.

'Указует на грехи тяжкие, взору моему явив знамение', - шептал номер четвёртый, проникатель, наставив автомат туда, где с полчаса назад крутились в дьявольском танце мириады светлячков.

- Чего ты там бормочешь? - недовольно скрипнул в наушнике голос папаши Рода. Чезаре хотел ответить, но начальник не дождался, позвал:

- Чезаре! Ты видишь?

Как-то нервно он спросил, голос дрогнул. Рокка высунулся из-за угла, озираясь. Ко всему был готов, но что нужно видеть? Тьма. Не жаловал Чезаре 'ночной глаз', никогда не включал без крайней нужды. По шлему прошлась струя воды, намордник залило, пришлось рукавом убрать воду.

- Куда смотреть?

От прогретого рукава куртки повалил пар.

- В моём секторе, правый край, площадка у здания.

На сектора объект разделили сразу после начала грозы. Папаша Род, видать, решил, что лучше перебдеть, чем недобдеть; спать не пошёл, остался дежурить. 'Себе взял правую сторону, а мне оставил ту, что с бункером', - подумал тогда Чезаре Рокка, но возмущаться, понятно, не стал: начальство есть начальство. Мысль, что до конца дежурства всего-то минут сорок осталось, немного успокоила его. Понадеялся, - может, и не случится ничего до смены. Вдвоём как-то легче. И вот на последних минутах...

- Увидел?

Чезаре хотел сказать, что нет, не увидел, и включить ночной глаз, но приметил свечение в той стороне, где прилепилась к скалам мрачная коробка крайнего институтского здания.

Короткий сноп света плясал в дожде, удлинялся, тыкался в скалы, исчезал, потом снова появлялся чуть в стороне, иногда взблескивал звёздочкой, лучился, но спустя мгновение мерк. Казалось, он неторопливо сползал со скалы, но когда указывал вниз, было видно - парит, не касаясь земли. Присмотревшись, Рокка различил рядом с ним туманный бесформенный сгусток.

'Матерь божья! - шепнул Чезаре. - Призрак!'

Рука сама собой потянулась к нагрудному пульту, но зум не помог, призрачная фигура расплывалась в прямоугольнике визира.

Рокка включил прибор ночного видения, чертыхнулся, пуча глаза, - призрак исчез вовсе, световой конус выцвел, осталось от него багровое тление, похожее на огонёк сигареты.

- Чертовщина какая-то, - проворчал Борха, опускаясь на одно колено у входа в сторожку. Рукой он прикрывал от брызг коммуникатор.

- Что там? - спросил номер четвёртый, и подобрался, пригибаясь, поближе.

- Это кто-то из наших. Гляди.

Камера беспилотного самолёта-шпиона работала с максимальным увеличением, призрак, похожий сверху на мятый конус, неторопливо спускался по лестнице Дирака.

'Кто-то из наших', - командир сказал, потому что внутри шевелящейся фигуры светилась синяя точка - маркер системы 'свой-чужой'.

'Кто-то из наших? - потерянно размышлял Чезаре. - В брюхе у него кто-то из наших. Башку кому-то из наших отъел, теперь спускается с верхней площадки, где сидела в засаде вторая четвёрка. С ними разделался, теперь возьмётся за нас'.

Номер чётвёртый, проникатель, стиснул зубы, поднимая ствол автомата. Решил, если тот спустится донизу, а после полезет сюда...

- С ума сошёл! - прошипел папаша Род, хватаясь за ствол. - Это же кто-то из наших! Вот маркер.

Он подсунул коммуникатор, будто и без того не видно маркера, и, кажется, собирался ткнуть пальцем в экран, но вместо этого сказал: 'Экх!' - словно поперхнулся. Чезаре Рокка почудилось, что призрак заскользил вниз быстрее, развернул крылья и высунул из-под них круглую чёрную голову. Не веря своим глазам, проникатель зыркнул на командирский экран и едва удержался от крика. Голова, отмеченная синей точкой, отделилась от тела, запрыгала по ступеням, ударилась о площадку, докатилась до края и ухнула в пропасть. В ту же секунду экран коммуникатора ослеп.

- Полночь, - сдавленным голосом выговорил, словно вспомнил о чём-то, Родриго Борха.

***

Страх как темно, вверх смотреть не хо... Пол холо-о... Холодный. А это что за?.. Дверь. Это оттуда слышно: 'Хр-р! А-а! Хр-р! А-а! ' - Дядьвадя храпит. Не раз. Будить. Неразбу. И не смотреть вверх, а то вдруг там, как в кино, такие чуди... Чш-ш! Пол скрипит, дядьвадя храпит, не слышит, а чудищ нет, это дедова квартира, не лес никакой, и всё равно вве я не бу. Спят все, дядьвадь, дед спит, Ма спит, она спала вечером, когда я... Папа прогнал, сказал, спит уже, а я только посмо... Нет, прогнал, нет, сказал, и ещё раньше сказал - нет! - а я только же хотел же ласты его чёрные, настоящие, надеть хотел попробовать. Жалкоемучтоли? Когда к морю шли, не трогай, когда на пляже, не трогай, когда из моря он вылез... Ласты мокрые в каплях чёрные настоящие... Всё равно не тро!.. Жалкода? Ох, как холотемно тут, и не видно, где пороворот, налево он должен, за уго, только бы за углом никаких не было чудищ... Вот он, повороворот. Ух, как прямо в ухах - Ух! Ух! - ухает. Говорила Мама, сердце у меня быстрее. Сердце быстрее, а ласты мне не дают. Он в ластах плаваплавает, а если я надену, я не ху. Лучше даже могу. Но не даёт никогда и не даст это не честно а я сам возьму и надену но надо попробовать застёгивакак. Ну, совсем мало осталось, кладовкина две вот она, вве не бу там чу. Не тро, он сказа, а я тро! Тштихотолько. Дверь чтоб не скри-и-и! Ужас как скрипнула. А часы-то, когда разбудился: 'Хр-р-рбом! Бом! Бом!' Вспотело всё, лоб вспотел аж, когда я лежал, считал, раз-бом-два-бом, десять раз считал, бом, они били и потом ещё два. И никто не разбудился, я один. Очхорочто один, все спят. Ласты теперь мои, - не трогай, а я возьму и потро! И на пляже я потом надену, Ма увидит, не хуже него я буду плавать, и даже дальше, где нельзя, за бу, - как их? - буй-ки. Гражданеотдыхающиенезаплыва, и музыка орала: 'Какхоро Шо Быдьге Ниралом! Какхоро Шо Быдьге...' И где он их тут запрятывает?.. да, я видел, они там дальше на вис - где он тут? - на висдегвоздят. 'Лутшейрабо Тывам Синьйо Рыненазову'. Гвоздь торчит вот. И как там дальше: 'Будуято Чноге Ниралом, Стануято Чноге Нира...' Вот они, ласты, висят резиновые, настоящие... Снять! 'Есликапра Лаесликапра Лапереживу' Чш-ш... 'Переживу!' И всё. Вот они. Тяжёлые, гнутся, как пружи гнутся, как пружиновые. Резин-пружин. Но как же? Темно, застёг не вижу, не застежну. А если в кухню? Там закрыться - да! - и свет включить - да! - никто не увидит, да, только чтобы дверь не скри-и-и... Тих... О-о! Да тут как светло, луна в окно, на полу косые какие полосы большие! Лунополосый пол. Скорее в полосу ласты! Скоре! Е! Они на лапы похожи, как у гуся лапчат... Ого! Если такие большие лапы, какой тогда весь гусь? Застёжки... Чудовище, а не гусь. Вот. Тут такая штука, куда надо сунуть ногу, но... Но она большая! Провал... нога провалилась, не достать, как я застег... если такие большие лапы, какой должен быть?.. Он говорил, ты маленький, это не честно, я не виноват, что я меньше! А если затянуть застёж?.. Дырк, дырк, дырк... Дырки кончились, дальше не затягивается. Он говорил, ты маленький. А он сам большой. Это не честно! Всегда что ли так будет?.. А?! Шаги... Там, сзади... Кто-то... Ох-х! Свет!