Кир Булычев - Заповедник для академиков Страница 22

Поднялся сразу шум, словно все ждали, чтобы начать кричать и стучать чашками, будто все хотели скандала и вот — получили!

— Я не позволю! — вопил махонький Филиппов. — Я не позволю подрывать авторитет моего поста! Меня утвердила общественность санатория, и я сам решаю, кого наказывать, а кого благодарить.

— Вы еще не ячейка! — завелась Марта Крафт. — Вас сюда не для репрессий прислали!

— Я президент!

— Вчера президент, а сегодня мы вас переизберем!

В зал вошел Борис Пастернак, ничего не понял в этом хаосе. Усаживаясь, отыскал глазами Лидочку, кивнул ей и поднял брови, спрашивая: что происходит?

Постепенно шум утих, правда, пришлось вмешаться самому Николаю Ивановичу Вавилову, который призвал не терять чувства юмора и как можно больше заниматься физическими упражнениями на свежем воздухе. Алмазов смотрел в тарелку.

Каша была с комками, но чай крепкий, к нему дали пончик. Лида почувствовала, что не наелась. Голова прошла. Марта говорила в ухо, что Филиппова давно уже надо гнать, но у него рука в Президиуме.

Потом Лидочка взяла свой стакан и пошла в буфетную — аппендикс между залом и кухней, где на столе мирно пыхтел большой трехведерный самовар. Она подождала, пока подавальщица наполнит заварочный чайник.

— Скажите, — спросила Лидочка, — а где вчерашняя женщина, которая нас обслуживала?

— Полина? — спросила подавальщица. — Так сегодня не ее смена. Она завтра будет.

— Вы ее сегодня видели? — спросила Лидочка.

— А вам чего?

— Она мне обещала мяты дать, — сказала Лидочка.

— Откуда у нее мята?

— Не знаю. — Лидочка подставила стакан под струю кипятка из самовара.

Позавтракав, отдыхающие расходились из столовой. Матя подошел к Лидочке и сказал:

— Не обращайте внимания. Если хотите, я с ним поговорю.

— Ничего, — сказала Лидочка, — я сама с ним поговорю.

— Я буду в библиотеке, — сказал Матя, — если вам будет скучно, приходите.

Лидочка вышла в гостиную. В большом алькове висела картина, изображавшая красивую девушку, склонившуюся к источнику. Ванюша, который шел за Лидочкой, сообщил ей тут же, что это возлюбленная князя Трубецкого, которую по приказу Петра Первого заковали в цепи в подвале дворца.

— При чем тут Петр Первый? — строго спросила Лидочка.

— Вот именно. — Ванюша был склонен заранее соглашаться с любой мудростью, которую подарят человечеству уста Лидочки. — Он ее туда отправил за измену старому князю с одним иностранцем.

Походкой Наполеона, спешащего к Аустерлицу, в гостиную ворвался президент Филиппов. Он повел тяжелым носом и вынюхал невольно замерших у роковой картины нарушителей.

— Вот вас мне и надо, — сообщил он. — Будем трудиться или хотим уклоняться?

Лидочка поглядела сверху на его высушенный, обтянутый пергаментом лобик и поняла, что с таким Наполеоном надо обращаться решительно, как то делал герцог Веллингтон.

— Никуда мы не пойдем, — сказала Лидочка.

— Отлично, — сразу согласился президент, будто именно такой ответ входил в его планы.

— Мы приехали отдыхать, — сказала Лидочка. — Мы приехали на отдых после ударной работы.

— Вот именно, — сказал Ванюша, — я могу показать мою книжку ударника.

— Не надо, — сказал президент, сверля Лидочку отчаянными голубыми глазами. — У меня самого их четыре. Продолжайте ваши тезисы, Иваницкая.

— Я все сказала.

— А я вас призываю не работать, а творчески отдыхать, — сообщил тогда президент. — Потому что каждый врач скажет, что уборка листьев на свежем воздухе — это физкультура и зарядка.

— Вот когда врач скажет, тогда я и пойду, — сказала Лидочка и намеревалась уйти из гостиной, но президент, приподнявшись на цыпочки от боевого энтузиазма, которым он был охвачен, умудрился встать на ее пути.

— А ну бери грабли и пошли! — прошипел президент. Видно, ему не хотелось, чтобы звуки скандала донеслись до библиотеки, высокая белая дверь в которую была приоткрыта.

— Не смейте так с нами разговаривать! — прошипела в ответ Лида, которой-то нечего было скрывать от читателей библиотеки. Но президент как бы задал тон, и Лидочка ему подчинилась.

— Послушайте, молодые люди, — говорил президент. — Мне про вас известно куда больше, чем вы подозреваете. У меня выписки из личных дел на всех лежат — присылают из Президиума. Я знаю, что ты, Иван Окрошко, в аспирантуре держишься на ниточке, хоть и внешне пролетарского происхождения, ввиду общей неграмотности. Так что ты сейчас надеваешь ватник и с песнями идешь в парк. И еще будешь мне благодарен до конца срока, что я не сигнализировал, как ты вредно отзывался о диктатуре пролетариата.

— Я никогда не отзывался, — напыжился Ванюша. Но он был уже сражен.

— А еще вопрос — кому поверят, а кому нет. У меня революционный стаж и верная служба, а у тебя? Еще надо проверить.

— А вы проверьте, — рискнул рабфаковец.

— Он идет, идет, — сказала Лидочка, которой стало жалко Ванюшу не потому, что он был раздавлен мелким мерзавцем президентом, а потому, что делалось это с садистским наслаждением в ее, Лидином, присутствии, а Ванюша, не смея достойно ответить, видно, сам не был уверен в чистоте своего пролетарского происхождения. — Иди, Ваня, — повторила она. — Я тебя догоню.

Ванюша еще колебался. Он сделал шаг, остановился.

— Ватники на первой вешалке висят, там для них специально сделано, — показал Филиппов, который понимал, что Лидочка уходить не хочет, — значит, впереди второй бой и грядущая его, Филиппова, победа.

Ванюша ушел, повесив голову. Президент расправил плечики, и Лида могла дать голову на отсечение, что за последние минуты он подрос.

Мимо прошел один из Вавиловых. Президент на секунду отвернулся от Лиды, потому что надо было стать во фрунт и поклониться власти, и спинка его, узкая и согнутая, стала жалкой и патетической, его хотелось пожалеть, погладить. Наверное, он собирает марки, подумала Лида, сидит вечерами над альбомом, горбится и боится, что за ним придут. У него не может не быть, как говорят англичане, скелета в шкафу — страшной тайны прошлого.

Особенность времени заключалась именно в том, понимала Лида, что в обществе было очень мало людей, не несших в себе страха. Причем каждый боялся не только за себя, за своих близких — он боялся самого себя. Некий президент Филиппов мог подойти к тебе и напомнить о существовании забытой тетушки, которая угодила в ссылку, либо о твоем юношеском романе с дочкой генерала, а то, что еще опаснее, о том, как ты на первом курсе или даже еще в школе подписал какое-то обращение в защиту Троцкого или его платформы. Ты уже и думать забыл о Троцком и о платформе, а твоя подпись, попав в соответствующее учреждение, уже зажила собственной жизнью, и вот уже допрашивают других, оставивших свои легкомысленные автографы на пожелтевшем листе бумаги. Кто таков? Не то Иванов, не то Ивашко… кто так неразборчиво подписался? Не он ли — ваш организатор и вдохновитель, не он ли держал связь со Львом Давидовичем, нашим врагом и известным шпионом? Как? Вы думаете, что это подписался Коля Ивашкин из параллельного класса? Замечательно. Давайте подумаем, где нам теперь отыскать этого мерзавца, который втравил вас в авантюру, лишившую вас образования, свободы и, может быть, жизни… И вот ты уже в паутине.