Дмитрий Бондарь - Чужая мечта Страница 22

— Нет, Макс, извини, проводника поищу я. Мне спокойнее будет.

— Как хочешь, — я откинулся на спинку скамьи, с независимым видом оглядывая помещение, а Корень поднялся из-за стола и направился к ближайшей паре сталкеров. — Только вот, Петрович…

— Что? — он вернулся к своему месту.

— Я просто подумал, что если Бар на базе «Долга», то бармен обязательно стучит кому-нибудь из них. Поэтому с проводником надо аккуратнее, чтоб легенда про племянника не рассыпалась.

Корень задумчиво пожевал губами, глядя куда-то поверх меня. Потом поднялся и сказал:

— Учту.

Бродил он долго. Подручный Скулла успел поставить на стол поднос с шашлыками (не дай бог, из какого-нибудь снорка!), с красновато-коричневыми хорошо прожаренными боками, истекающие прозрачным желтоватым соком, присыпанные колечками тонко нарезанного лука; глубокую миску с вареной картошкой, политой постным маслом и обсыпанную мелкой крошкой рубленной петрушки и укропа; рыбницу с круглыми дольками маринованных огурцов; непрозрачный стеклянный графин, на матовом стекле которого какой-то умник маркером старательно вывел «Lalique»; две стопки по пятьдесят граммов, вилки, ложки, по паре картонных тарелок с логотипом «Тегусигальпа», солонку и перечницу. Ножи у сталкеров были у всех свои, поэтому в заведении на стол ничего режущего не подавалось.

Сказать, что потекли слюнки, значит слукавить, на самом деле случился настоящий приступ слюноотделения на фоне продолжительной консервно-баночной диеты. И, когда я уже схватил шампур, наплевав на возможное происхождение мяса, ко мне подсел сталкер, недавно одиноко пускавший пузыри за соседним столом.

— Привет, — от него ощутимо пахло псиной и хвоей, — приятного аппетита.

— Шпасибо, — прошамкал я, быстро пережевывая застрявший в зубах кусок.

— Да вы кушайте, кушайте. Не обращайте на меня внимания.

— Вы хотите что-то спросить? Если нет — идите за свой столик; мне для обеда зрители не нужны, я не Людовик Четырнадцатый.

— Я сейчас уйду, — он поднялся со скамейки, но снова сел. — Про баксы вы зря здесь заговорили. Опасно это. Теперь обязательно кому-нибудь захочется точно узнать количество баксов.

— И что?

— Что — «И что»?

— Я уже понял, что про баксы зря заговорили. Вы сейчас меня предостерегаете, хотите помочь, предложить какие-то услуги? К чему этот разговор?

— Я вас видел на Свалке через оптику. — Сталкер прищурил один глаз, показывая, как следует пользоваться прицелом.

Наверное, это он о том случае, когда Петрович симулировал инфаркт.

— Нас многие видели, — мне всё еще было непонятно чего ему нужно.

— С вами мужик пожилой. Это Корнеев? Иван Петрович?

Интересно как! Он тоже вышел на охоту на Петровича?

Шашлык остывал, безумно хотелось есть. Я посмотрел — куда делся Корень? А он уже переместился за стол, за которым что-то праздновала большая группа сталкеров, размахивал чужим стаканом и произносил витиеватый тост, в котором слышалось что-то вроде: «…возле горной реки… сказал аксакал… не будет больше… остался один… большой и сильный орел… убил негодяя острым… выпьем… ни один сталкер…». Дальше я не расслышал, потому что вновь заговорил носитель псино-хвойного запаха:

— Меня зовут Тачкин.

Такое прозвище я слышал. Его упоминал Зайцев, когда я спросил о возможных контактах. Пришлось внимательнее присмотреться к собеседнику: тускло-желтые глаза, соломенные, слегка отдающие зеленым, волосы, трехдневная щетина, растущая клочками, круглые, некогда сверкавшие фальшивой позолотой, а теперь истертые до матовой белизны, очки; на вид лет сорок, может быть, чуть старше. Из особых примет — детский полосатый шарфик с мохнатыми бубенчиками, закрученный вокруг немытой шеи, на правой стороне потертой коричневой кожанки темное пятно, оставшееся от оторванного нагрудного кармана. Рукава куртки замазаны чем-то черно-маслянистым. Машинное масло? Не было бы рядом Корнеева! Можно было бы и поговорить о нем, а щеголять сейчас перед Петровичем своими знакомствами в Зоне не стоит. Какие бы выгоды это не сулило. Ладно, поговорим, может, удастся узнать что-то новенькое, ведь что-то происходило здесь, пока я на Большой земле «отдыхал»? Я со вздохом отчаяния отодвинул от себя поднос с шашлыком, которому не суждено уже было быть съеденным в горячем виде.

— И что угодно от меня господину Тачкину?

Он удивился. Видно было, что удивился.

— Извините, я, кажется, обознался, — недоумение было написано на его невзрачном лице, — еще раз приятного аппетита, — он встал, — извините. Я здесь до завтрашнего вечера буду.

— Подождите, Тачкин.

Степень его удивления выросла еще выше — до открытого рта.

— Присядьте. Вы же, как я понял, старожил здесь?

— Да.

— Людей, которые здесь сейчас, всех знаете?

— Людей? — он осмотрелся вокруг, — Да, всех знаю. Кроме вас с компаньоном.

— Расскажете?

Он потер переносицу, положил очки на стол.

— Это длинно получится, — сказал сталкер, я кивнул, соглашаясь с таким предположением, — а мне на работу нужно.

Понятно, денег хочется. Чего ж ему предложить? Я ведь пуст как Сахара днем.

— Давайте так, господин Тачкин: вы мне рассказываете, а я рассчитываюсь, если найду в ваших рассказах что-то полезное. Вы же все равно хотели мне бесплатно что-то предложить?

— Ну, я же обознался!

— Это я вам об этом сказал. А если б промолчал, вы бы все мне выложили. И, возможно, это стоило бы вам дороже, чем наша невинная беседа.

— Логично, — он достал сигареты «Ватра», овальные! Где ж это такой раритет продают?! Ларек какой-нибудь в Припяти разграбили? — Но глупо как-то. Вы меня обмануть хотите?

— Помилуйте, уважаемый! Какой обман? Мы ж с вами не государственную тайну обсуждаем! Не цену поставок газа «Газпромом»! И не узлы какого-нибудь «Типтроника»? Просто дружеская беседа. Выпить хотите? Не стесняйтесь. — Я поставил перед ним стопку Корня. — Заодно и разговор живее пойдет.

Он налил себе полную рюмку, и, не дожидаясь меня, опрокинул в рот. Вытер губы рукавом и заметил:

— Вы много наливаете. Пить неудобно.

— Пятьдесят грамм — много?

— В стандартном глотке около двадцати граммов, — пояснил сталкер, — когда в посуду налито больше, приходится пить в два глотка. А это, при мерзком качестве здешнего продукта, не всегда приятно.

Надо же, на эстета тонкого нарвался! Теперь я почти точно знал, кто на графине намалевал «Lalique». Я сочувствующе покачал головой:

— Надо же! А мужики и не знают! Ладно, вернемся к нашим… сталкерам.