Юрий Нестеренко - Приговор Страница 22

даже и на самого себя, то ли проявляя оптимизм по поводу перспектив

возвращения хороших времен.

А может быть, наоборот, ожидая, что скоро придется ушиваться еще

сильнее.

— Что надо? — осведомился он, тем не менее, без всяких признаков

радости по поводу прихода клиентов.

— Этой девочке нужна хорошая одежда.

— Не сомневаюсь, — буркнул он, окидывая презрительным взглядом

нынешнее облачение Эвьет. — А платить-то есть чем?

— Есть, — я отвязал от пояса кошель и звякнул им перед носом

портного. Тот отступил в зашторенный полумрак мастерской, впуская нас

внутрь, и, подозрительно косясь на меня, зажег стоявший на столе

масляный светильник.

— Сначала покажите деньги.

Эвелина, кажется, уже хотела сказать ему что-то резкое, но я

успокаивающе сжал ее ладонь. Развязав кошель, я продемонстрировал

хозяину мастерской пригоршню монет, заранее, впрочем, зная его реакцию.

— Медными не возьму, — не обманул он моих ожиданий.

— Они обязательны к приему на всей территории Империи, — сделал

безнадежную попытку я. — Это закон.

— Какой еще закон?

— Закон, подписанный последним императором.

— Вот и отнеси их ему на могилу. А мы здесь принимаем только

золото. Тем более — от чужаков.

Глупые люди, считающие золото абсолютной ценностью! Золото — такой

же металл, как и медь, и не более чем. Его нельзя есть, им нельзя

согреться, даже для изготовления оружия оно не очень-то годится. Но

объяснять сие этому типу, разумеется, бессмысленно. Если дела и дальше

будут идти так, как они идут, со временем он сам убедится, что самая

твердая валюта — это засушенный кусок хлеба…

— Ладно, — вздохнул я, демонстрируя ему монету в пять золотых крон.

— Нам нужен костюм, удобный для путешествия верхом.

— На заказ или готовый?

— Найдется готовый подходящего размера? — с надеждой спросил я.

Одежда нужна была Эвелине как можно скорее, не говоря уже о том, что

шитье на заказ обошлось бы заметно дороже.

— Поищем, — пробурчал портной, беря лампу и направляясь в дальний

конец мастерской. Там висело на крестообразных стойках около дюжины

мужских и женских нарядов. Шансов, что среди них отыщется детский, было

не очень много, но нам повезло. Портной продемонстрировал нам костюм из

числа тех, какие обычно носят мальчики-пажи. Разумеется, далеко не такой

роскошный, какие можно встретить в герцогских и графских замках. Никаких

белых кружев на воротнике и манжетах, вместо дорогих пуговиц — обычная

шнуровка, да и ощупанное мной сукно было явно местного производства, а

не из славящихся своими сукновальнями провинций. Но это даже и к

лучшему: такой наряд прочнее и практичнее одеяний из тонких тканей, в

которых щеголяют богатые пижоны. В то же время это вполне достойное

облачение для отпрыска дворянского рода средней руки, и в нем не стыдно

предстать перед тем же графом Рануаром. То, что костюм мужской, ни меня,

ни Эвьет ничуть не смущало: для путешествия самое то. Мне, конечно,

доводилось слышать о заправляющих в разных епархиях фанатиках, готовых

обвинить женщину в грехе и ереси лишь за то, что та носит брюки -

каким-то совершенно непостижимым для меня образом они усматривают в этом

непристойность — но даже эти ненормальные не распространяют свои запреты

на девочек, еще не достигших полового созревания.

Эвьет отправилась на примерку за ширму и через некоторое время

вышла оттуда, явно довольная обновкой. Костюм оказался ей слегка

великоват, но в целом действительно шел, и его черный и коричневый цвета

хорошо сочетались с ее черными волосами и глазами. Толстяк, впрочем,

бросил насмешливый взгляд на ее босые ноги, но Эвелина этого не

заметила.

— Берем, — сказал я и протянул пять крон портному. Тот попробовал

монету на зуб, посмотрел на свет и невозмутимо опустил в карман.

— Как насчет сдачи? — поторопил я. — Цена такому костюму — от силы

три кроны.

— Это если в имперских золотых, — брюзгливо возразил толстяк. — А в

монетах новой чеканки при том же номинале золота меньше на треть.

— Даже если рассуждать так, с тебя полкроны.

Портной, как видно, был неприятно удивлен тем, что я моментально

сосчитал дроби в уме, не приняв на веру его калькуляцию — однако тут же

отступил на заранее подготовленные позиции:

— А никто не запретит мне продавать по той цене, по какой хочу.

Захочу — и вовсе десять крон запрошу.

— Тогда и нам никто не запретит отказаться от покупки.

— Это сколько угодно, — фыркнул толстяк. — Ищите на ночь глядя

другого портного, у которого найдется готовый детский костюм, да который

еще при этом возьмет с чужака не втридорога, а по-божески, как я.

Увы, он был прав; и, бросив еще один взгляд на довольную

приобретением Эвьет, я махнул рукой.

— Ладно. Тогда расскажи хотя бы, где здесь лавка сапожника, да и

постоялый двор поприличнее заодно.

Получив нужные сведения, мы вышли на улицу. Какой-то подозрительный

тощий тип, присматривавшийся к Верному, сразу же всем своим видом

продемонстрировал, что просто случайно проходил мимо. А я еще помню

времена, когда коня можно было безбоязненно оставлять перед входом в

лавку или иное заведение… впрочем, после той демонстрации бойцовых

качеств, которую Верный устроил собакам, я надеялся, что он не даст себя

в обиду и конокраду.

Через несколько минут мы без особенных проблем приобрели для Эвьет

пару мягких удобных сапожек. Единственная проблема состояла в том, что

на этом мой золотой запас был исчерпан. Оставалось, правда, еще немного

серебра, но его я хотел приберечь. А предстояло еще позаботиться о

Верном и ночлеге. Впрочем, я надеялся на то, что на постоялом дворе

медные деньги все же принимают; если портные и сапожники живут в

основном за счет местной клиентуры, то содержатели заведений для

проезжих обычно куда более лояльны к монетам с самых разных концов

Империи. При гостиницах побогаче даже есть своя меняльная лавка. Надо

сказать, что даже и до Войны Льва и Грифона правом на чеканку монеты

обладало отнюдь не только императорское казначейство (и "медная"

реформа, вызвавшая два бунта подряд, была призвана отчасти выправить это

положение), а уж за последние годы всевозможных денег развелось и вовсе