Александр Громов - Прыткая и потаскун Страница 22

Провались они в преисподнюю, эти летягомакаки!

Подумать только – они произошли от существ, во всем похожих на нас, людей! Хотя надо признать, что местные люди-человеки сами в том виноваты.

За что и были наказаны по полной программе – вымиранием своего вида. Какой теперь с них спрос? При этакой тектонике от них давно уже не осталось ни памятников материальной культуры, ни даже окаменевших костей. Вчинил бы иск, да поздно.

Вон она, летучая обезьяна, – сидит на ветке и смотрит на меня с таким видом, будто насмехается. Ну чего вылупилась, образина? Гляделки выпадут. У-у, тварь! Не-на-ви-жу, поняла?

Поняла. И не реагирует. Какое ей дело до эмоций низшего существа!

С тем же полнейшим отсутствием всякого эффекта оскорбляю ее вслух с перечислением всех сексуальных извращений, о каких когда-либо слыхал. Только это мне и дозволено. Ори, грозись, брызгай слюной – пожалуйста! Хоть разорвись от злости, она все равно бессильная. О том, чтобы взяться за пращу, лучше и не думать. Полезнее для здоровья.

Примерно 9 августа, делишки так себе.

Давно не надиктовывал новых впечатлений. Устал. И в счете дней не уверен. Жить можно, но очень уж противно. Вчера отработал вечернее представление на великом упрямстве и скрипе зубовном.

Причина? Элементарно: я оказался не готов к такой жизни и признал это. Держусь только верой в то, что однажды меня отсюда все-таки вытащат.

Вера еще теплится. Боюсь потерять ее. Без нее – что у меня останется?

Тут самое главное – чем-нибудь себя занять. Каждый день, как только выдастся свободная минута, упражняюсь с пращой. Иначе съеду с катушек. Уже могу попасть со ста шагов в древесный ствол, а с тридцати-сорока – сбить с ветки любой из плодов, на выбор.

Никому это не надо, кроме меня, но мне не мешают. Животное в клетке должно иметь какие-то предметы для игр, не то оно заскучает и начнет бросаться на служителей.

А им это надо?

Из шкуры животного, похожего на миниатюрного бронтозавра, смастерил бурдюк. Не для воды – зачем мне ее хранить, если ручей рядом? Накрошил туда сочных плодов, добавил ягод и выставил на солнышко. Дни тут довольно жаркие, и брожение не замедлило начаться. Думал, винцом побалуюсь, не так тошно жить станет.

Ага! Прыткая унюхала – заставила вылить, да не в ручей, а в яму, какую сам же и выкопал. Чтобы, значит, не портить экологию. Плакал, а вылил. И яму потом сам же засыпал.

По-вашему, это жизнь?

21 (?) сентября, день свершений.

Что прошло, о том я расскажу как-нибудь потом. К тому же в этом нет ничего особенно интересного – заурядные будни. Ну разве что мы – я и Прыткая – перебрались через невысокий перевал в смежную долину, потому что там с виду посытнее и еще потому что на старом месте наше шоу уже видели все аборигены, а многие и не по одному разу.

Представления, представления, представления…

Их нет, только когда, грузно переползая через хребты, с океана приходят набрякшие тучи. Грозовые ливни я пережидаю под теми же деревьями, что и аборигены. Мне твердо известно, что ни в одно из этих деревьяв не ударит молния. Но стоит дождю утихнуть – пожалуйте на манеж.

А вы знаете, что я не человек? Ну так знайте.

Я белка в колесе, поршень в двигателе, колесо в конвейере. Плюс к тому – ученый. Бывают ученые собачки, а я ученый человек. Ха-ха. Самому смешно. Между прочим, вы в курсе, что у алжирского бея под самым носом ба-а-алыная шишка?

Новая долина меньше старой, зато уютнее. Видно, что и здесь давно не трясло всерьез. Крепкое место, пускай и временно крепкое. Я-то теперь точно знаю, что нет ничего постоянного. Нигде нет, ни в одном из миров, а здесь в особенности.

Когда приспичит, местными обезьянолетягами живо овладеет тяга к перемене мест, вот увидите.

Но к делу. Дней десять все шло как по маслу: утренние и вечерние представления, молчаливое одобрение зрителей, беспрекословно исполняемые мною приказы Прыткой, репетиции, совершенствование программы, еда, сон да немного свободного времени. Но сегодня произошло нечто из ряда вон.

Во-первых, я подбил камнем некую крылатую дрянь. В полете подбил! Вообще-то здесь кто только не летает, даже моллюски, но такой твари я раньше не видел. Крупная, чем-то смахивает на орла, хотя в такой же степени на варана в перьях. Клюва нет, зато язык с шипом на конце, тулово длинное и гибкое, когтищи – во! Лапы суставчатые, тонкие, числом шесть, на кончике хвоста еще один шип – надо думать, ядовитый. Жуткая тварь. Даже обезьянолетяги забеспокоились, когда она начала нарезать круги над долиной, высматривая какую-то добычу – уж не меня ли? Ну, меня, положим, так просто не возьмешь, когда ко мне в мозги не лезут. Не успели выпущенные аборигенами осиные рои взмыть для атаки, как я уже сообразил упреждение, раскрутил пращу и послал твари гостинец – получай! Она кувырк! – и вдребезги. А не летай над чужой половиной планеты!

Прыткая выразила удовольствие. Она и раньше давала мне понять, что на юге за кольцевым океаном живут совершенно иные существа – с той, другой планеты. А я тогда еще подумал, что когда-нибудь настанет время решить, кто кого. Ставлю на обезьянолетяг. Ау, букмекер! Десять к одному? Согласен!

Кажется, Прыткая мне что-то ответила, я не совсем уловил. Что-то насчет того, что им, мол, не надо расселяться шире. Они, мол, живут в гармонии с половиной планеты, не зарясь на большее. По-моему, чушь. Что за цивилизация без экспансии? Ясно же – сгинут такие непротивленцы. Приспособленный не тот, кто приспосабливается к обстоятельствам, а тот, кто приспосабливает к себе все, что ему надо. А не будет приспосабливать, так вымрет за милую душу, я так считаю.

И не верю, что сородичи Прыткой думают иначе. Это они мне мозги пудрят.

Но к чертям свинячьим чужих крылатых тварей – тут хватает и «своих». Не успел я, повинуясь приказу, закопать дохлятину, которая, как выяснилось, не годится в пищу даже черным осам, как почуял: что-то случилось, или вот-вот должно случиться. Не вижу и не слышу ничего интересного – а нутром чую: тревога!

Где?.. Кто?.. Кого бить?.. Да что вообще творится?..

Медитация в одиночку возможна, но бессмысленна. По-настоящему медитируешь лишь тогда, когда, отрешившись от мелкой суеты, улавливаешь бесчисленные мысленные флюиды всех разумных особей Беспокойной, предающихся в данный момент медитации, и в свою очередь открываешь всем свои мысли. В такой медитации нет ничего сложного, она естественна, как дыхание.

И, разумеется, необходима. Беспокойная диктует свои законы жизни. Народ, лишенный подобия коллективного разума, не может чувствовать себя в безопасности, сколь бы совершенными ни были чутье и интеллект отдельной особи. Тоненькие ручейки сливаются в огромное море, откуда каждый может черпать по потребности. Не сходя с места, можно узнать о том, что делается в любой точке громадного северного материка.