Альфред Бестер - Ад - это вечность Страница 22

По-прежнему хладнокровный, по-прежнему полностью владеющий собой, Пил строил планы, управляя машиной. Было бы дерзостью поехать прямо к себе домой. Они никак не подумают искать его там... по крайней мере, какое-то время. Достаточное время, чтобы он успел сделать то, что задумал. Вендетта, сказал он, кровь за кровь. Он ехал по Лондону к Челси-сквер дикий, бородатый человек, больше похожий теперь на пирата.

Он подъехал к дому с тыла, наблюдая за полицией. Никого поблизости не было, дом выглядел тихим и зловещим. Когда он выехал на улицу и увидел фасад своего дома, его мрачно позабавило то, что целое крыло было уничтожено бомбардировкой. Очевидно, катастрофа произошла за эти дни, так как булыжник был аккуратно собран в кучу и разрушенная сторона здания огорожена.

Так гораздо лучше, подумал Пил. Без сомнения, дом пуст, нет никаких слуг. Он остановил машину, выскочил и быстро прошел к парадной двери. Теперь, приняв решение, он действовал быстро и решительно.

В доме никого не было. Пил прошел в библиотеку, взял чернила, бумагу и ручку, сел за стол. Красиво, с юридической аккуратностью написал завещание - он был хладнокровно уверен, что в суде найдется специалист по почеркам. Потом прошел к передней двери, выглянул на улицу, позвал двух проходящих рабочих и попросил засвидетельствовать его завещание, после чего с благодарностью заплатил им и проводил из дома. Запер за ними дверь.

Он мрачно постоял и вздохнул. Слишком много остается Сидре. Старый инстинкт собственника, понял он, ведет меня этим курсом. Я хочу сохранить свою фортуну даже после смерти. Я хочу сохранить свою честь и достоинство, несмотря на смерть. Казнь же произойдет быстро. Казнь - вот точное слово.

Пил подумал еще секунду - было слишком много путей для выбора, затем кивнул и прошел на кухню. В бельевом шкафу он набрал полные руки простыней и полотенец, и законопатил ими окна и дверь. Затем, с запоздалой мыслью, взял большую картонную коробку и написал на ней крупными буквами: "ОПАСНО! ГАЗ!" Откупорив дверь, он положил ее на пол снаружи.

Снова плотно запечатав дверь, Пил прошел к плите, открыл дверцу духовки и включил газ. Газ зашипел, вонючий и холодный. Пил опустился на колени, сунул голову в духовку и стал глубоко дышать. Он знал, что пройдет немного времени, прежде чем он потеряет сознание. Он знал, что боли не будет.

Впервые за последние часы его оставило напряжение и он с благодарностью расслабился, ожидая смерти. Хотя он жил твердой, геометрически размеренной жизнью и шел прагматическими путями, теперь в его сознании всплыли наиболее сентиментальные моменты жизни. Он ни в чем не раскаивался. Он ни о чем не жалел. Он ничего не стыдился... И однако, он думал о том времени, когда познакомился с Сидрой, с печалью и ностальгией.

Кто эта юная, благоухавшая

Свежестью роз и, как роза, порхавшая?

Сидра...

Он улыбнулся. Он написал ей эти строки тогда, в романтическом начале, когда обожал ее, как богиню юности, красоты и доброты. Он верил, несчастный влюбленный, что она была всем, а он - ничем. Это были великие дни, дни, когда он закончил Манчестерский колледж и приехал в Лондон создавать репутацию, ловить фортуну, строить всю жизнь - длинноволосый юноша с пунктуальными привычками и образом мышления. Задремав, он прогуливался по воспоминаниям, словно глядел развлекательную пьесу.

Он оторвался от воспоминаний, вздрогнул и понял, что стоит на коленях перед духовкой уже минут двадцать. Что-то здесь не так. Он не забыл химию и знал, что за двадцать минут газ непременно лишил бы его сознания. В замешательстве он поднялся на ноги, потирая затекшие колени. Сейчас не время для анализа. Погоня может в любой момент сесть ему на шею.

Шея! Это надежный способ, почти такой же безболезненный, как газ, и более быстрый.

Пил выключил газ, закрыл духовку, взял из шкафа длинную, прочную бельевую веревку и вышел из кухни, пнув по пути коробку с предупреждающей надписью. Пока он рвал ее на куски, его встревоженный взгляд метался в поисках надлежащего места. Да, здесь, на лестнице. Он может привязать веревку к балке и встать на карниз над ступеньками. Когда он прыгнет, будет футов десять до земли.

Он вбежал по ступенькам, сел верхом на перила и перекинул веревку через балку. Поймал свободный конец, обернувшийся вокруг балки. Один конец веревки он привязал к перилам, на другом сделал широкую петлю и навалился на веревку всем весом, проверяя ее на прочность. Несомненно, она выдержит его вес, нет никаких шансов за то, что она порвется.

Взобравшись на карниз, он надел петлю и затянул узел под правым ухом. Веревка имела достаточный запас, чтобы дать ему пролететь футов шесть. Весил он сто пятьдесят фунтов. Этого вполне достаточно, чтобы быстро и безболезненно затянуть в конце падения узел. Пил замер, сделал глубокий вдох и, не побеспокоившись помолиться, прыгнул.

Уже в воздухе он подумал, что легко сосчитать, сколько ему остается жить. Тридцать два фута в секунду, поделенные на шесть, дают ему почти пять... Сильный рывок потряс его, в ушах громом прозвучал треск, агонизирующая боль пронеслась по всему телу. Он задергался в конвульсиях...

Затем он понял, что все еще жив. Он в ужасе болтался, подвешенный за шею, понимая, что не умер неизвестно почему. Ужас бегал по коже невидимыми мурашками, он долго висел и дергался, отказываясь поверить, что случилось невозможное. Он извивался, пока холод не пронизал мозг, введя его в оцепенение, разрушая его железный контроль.

Наконец, он полез в карман и достал перочинный нож. С большим трудом он открыл нож - тело было словно парализовано и плохо слушалось. Он долго пилил ножом веревку, пока остатки волокон не порвались, и упал с высоты нескольких футов на лестничные ступеньки. Еще не поднявшись, он почувствовал, что сломана шея. Он ощущал края переломанных позвонков. Голова застыла под острым углом к туловищу, и он видел все вверх тормашками.

Пил потащился по лестнице, смутно сознавая, что все слишком ужасно, чтобы можно было понять до конца. Он не пытался хладнокровно оценить происходящее. Не было ни дополнительных фактов, ни логики. Он поднялся по лестнице и бросился через спальню Сидры к ванной, где иногда они мылись вдвоем. Он долго шарил в медицинском шкафчике, пока не достал бритву: шесть дюймов острейший закаленной стали. Дрожащей рукой он чиркнул лезвием себе по горлу...

Мгновенно он захлебнулся фонтаном крови, перехватило дыхание. Он сложился пополам от боли, рефлекторно кашляя, дыхание со свистом вырывалось из разреза в гортани. Пил скорчился на кафельном полу, кровь била фонтаном при каждом ударе сердца и залила его всего. Однако, он лежал, трижды убитый, и не терял сознания. Жизнь вцепилась в него с той же неослабевающей силой, с какой он прежде цеплялся за жизнь.