Зиновий Юрьев - Чужое тело, или Паззл президента Страница 22

— Да что вы. Наоборот, мне было очень интересно, Евгений Викторович. И спасибо огромное, вы даете возможность посмотреть на вещи шире, чем я это делал раньше.

— У меня тут графики предполагаемого роста спроса приготовлены, показать вам?

— Спасибо, Евгений Викторович, — кивнул Петр Григорьевич. — Может, в другой раз, у меня сегодня дел невпроворот, а чувствую я себя, если честно, довольно хреново.

— А что с вами? — испугался аналитик.

— Гастрит, ну и всякое там такое. Спасибо вам.

Главный аналитик вежливо наклонил голову и с явным облегчением вышел из кабинета.

М-да, думал Петр Григорьевич. И физически парень привлекательный, и вовсе не дурак. Хотя, одернул он сам себя и усмехнулся, дурак не дурак — какое это имеет значение, если на самом деле не он будет поглаживать свою бородку, а новый постоялец в этом молодом и, по-видимому, здоровом теле. Во вполне четырехзвездочном, а может, и пятизвездочном теле. Гм… вот так незаметно человек и привыкает к тому, к чему, казалось бы, привыкнуть нельзя, заметил сам себе Петр Григорьевич. Всё меньше и меньше «но» и всё больше и больше планов по обустройству новой квартиры. И вообще, мучаются сомнениями, когда выбирают квартиру. А когда шкаф затаскиваешь — совсем другие заботы. Чтобы шкаф этот не поцарапать и чтобы встал он на положенное место.

Может, мы потому и обогнали всех зверей на свете, что лучше умеем адаптироваться ко всему, что бы ни случилось. Интересно, вдруг подумал он, как бы к такой дилемме отнеслась Таня? Ответа не было. И не только потому, что и Тани не было, а потому, что не мог он себе даже представить ее реакции. Да, дралась бы за его жизнь насмерть, простите за невольный каламбур, но такой ценой…

Да, парень он неглупый, но, похоже, довольно трусливый и безвольный. Как такой сможет руководить его фирмой? Фу, недоумок, что за чушь опять лезет в голову. Он-то тут будет при чем? Это ведь не Евгений Викторович, а он, Петр Григорьевич, будет поглаживать чеховскую бородку и слегка театральным жестом откидывать голову, чтобы волосы не лезли в глаза.

Кто знает, а может после всей этой операции останется в новой голове Петра Григорьевича, то есть Евгения Викторовича, что-то от прежнего хозяина русых волос? А если и не останется, всё равно придется ему как актеру, получившему новую роль, вживаться в новое тело. А что, если допустит аппаратура старика сбой, и в голове Петра Григорьевича, то есть опять-таки, Евгения Викторовича, образуется какая-то каша, смесь двух личностей, двух «я»? Тогда уж прямой ход в психушку. Обратите внимание, господа, редкий случай классического раздвоения личности.

Господи, голова кругом идет. Петр Григорьевич поймал себя на том, что откинул жестом аналитика свою несуществующую шевелюру. Быстро, быстро, однако, соблазнила его новая жизнь. Поупирался, поупирался немножко скорей для приличия, если быть до конца честным с самим собой, и так охотненько сдался. Да даже и не сдался, а легонько соскользнул в решение. Поди, если бы ситуация была обратная, и нужно было жертвовать не каким-то там парнем из Томска, а самим собой, вот тогда бы аргументы против в длиннющую очередь выстроились бы.

5

Мобильный в Костином кармане тоненько тренькнул, и Костя поднес его к уху.

— Слушаю, товарищ старший лейтенант.

— Смотри, — удивился Стычкин, — ты уж и голос мой узнаешь. Тут кое-что появилось по интересующему тебя вопросу. Может, подъедешь?

— А может, встретимся где-нибудь после работы? Ты где живешь?

— У Сокола в районе Песчаных.

— Какой-нибудь ресторанчик у вас там есть недалеко?

— Ишь ты, какие замашки у тебя, служба безопасности. Нам по заработкам положено не в рестораны ходить, если, конечно, живешь только на них, а где-нибудь в парке примоститься, вытащить из кармана бутылку дива, постучать воблой о фонарь — и гуляй — не хочу!

— Ладно уж прибедняться, старлей. Сколько твоих коллег на вобле сэкономили и на какой-нибудь «ситроенчик» скопили? Так какой у вас там ресторан подходящий?

— Есть один, «Невка». Меня там знают, догола уж совсем не разденут. Штаны наверняка оставят. И домой вовремя вернусь. Жена будет довольна. Не-е, она вообще-то у меня хорошая баба, смешливая такая. Придешь чуть позже, она с сыном — пять лет пацану уже — подушки схватят и кричат: русс, сдавайся!

— Ну и прекрасно. В восемь сможешь?

— Смогу.

Они сидели в полупустом прохладном зале. Стычкин разлил по бокалам пиво.

— Ну, бывай, пивом не чокаются. Я тебе что хотел рассказать — нашли мы, кажется, этого парня, что медсестру сбил.

— Молодцы. И что он…

— Молчит. Потому что уже два дня как не нам отвечает, а перед Высшим Судией, как говорится, отчитывается.

— То есть?

— То есть, помер. Передозировка.

— М-да…

— Всё как будто ясно, но как-то, знаешь, слишком уж плотно всё одно к другому подогнано. С другой стороны, я начальство понимаю. Мы и так с перегрузкой работаем, а тут еще с каким-то наркоманом возиться. Тем более без очевидной перспективы. Но ощущение у меня такое, Костя, что помогли этому наркоману в последний раз уколоться… Объяснить этого не могу, так, ощущение…

— А почему ты уверен, что это он медсестру…

— Подружка ее его опознала. Говорит, что вроде это тот парень, с которым Даша встречалась.

— М-да… Ладно, Андрей. Оставим пока покойников. Скажи, ты бы хотел немножко прирабатывать?

— А что надо? Может, это и не по моей части.

— Да ничего особенного не нужно. Ну, там помочь нам иногда…

— В чем именно?

— Ну, отогнать машину, съездить куда-нибудь после работы, если я буду зашиваться. Говорю ж тебе, ничего такого особенного.

— Гм… И что я за это буду иметь?

— Ну, скажем, тысяч двадцать пять в месяц.

— А что, — оживился Андрей, — приварок недурен.

— Тебе как удобнее — заключить с нашей фирмой договор или частным образом?

— Не-е. Только не договор. А то начнется как, что, почему и так далее. У нас народец сам знаешь какой, не так важно сколько ты имеешь, главное, чтоб у соседа больше не было. Желательно даже, чтоб поменьше.

— Ну и хорошо. Может, еще по паре бутылок, а? Это что у нас, «Балтийское»?

— Оно. Хотя по мне что это пиво, что другое — всё одно. Ладно, давай за сотрудничество частного и государственного сектора.

Никак не выходили у Петра Григорьевича из головы слова сумасшедшего старика «пока жив». А вдруг не успеет? А вдруг сам богу душу отдаст прежде чем… И оставит его опять вздрагивать в тоскливом отчаянии при мысли о черном бездонном провале. Ох как непросто было решиться переступить черту, ох как непросто. Но уж раз решился, откладывать не хотелось. Да что не хотелось, просто невмоготу было. Он поймал себя на том, что уже который раз за последние дни поглаживает свою всё еще воображаемую русую бородку на годом своем подбородке. Нет, ждать было положительно нельзя. В конце концов, если он чего-то все-таки добился в этой жизни, то добился не потому, что без конца занимался русским типичным самоедством, а потому, что не боялся принимать решения. Принимал. И непростые, ох какие непростые были иной раз эти решения. Бизнес вообще мямлей не приемлет. А об отечественном и говорить не приходится. Это ведь скорее война. И не решишь, когда отступить, а когда подняться и броситься в атаку, не выживешь.