Павел Вежинов - Белый ящер Страница 22

– Жаль мне вас! – с искренним огорчением заявил Кавендиш. – Лучше умереть голым среди дам, чем одетым среди прелатов.

Но по дороге в гостиницу Кавендиш и сам понял, что у него не хватило бы сил добраться даже до пляжа. Вскоре он окончательно ослабел, и молодые люди уже не поддерживали, а буквально волокли его под мышки. Кое-как впихнули в лифт, поднялись на этаж. Самым разумным было бы раздеть старика и уложить его в постель, но они решили, что и так возятся с ним слишком много. Ничего, пусть поспит ночку одетым, в другой раз будет осторожней и со спиртным, и со шведками.

В коридоре оба с облегчением перевели дух. Это ночное приключение окончательно прогнало сон, в тесный и душный номер не хотелось даже возвращаться.

– Давай поднимемся на верхнюю террасу, – предложил Кирилл. – Немножко придем в себя…

На террасе было совсем темно, фонари погашены, шезлонги сложены и убраны. Молодые люди облокотились на каменную балюстраду и устремили взгляды на еле видное в ночном мраке море. Оно простиралось почти прямо под ними, у самых скал, о которые в непогоду с тяжелым гулом разбивались волны. Но эта ночь была так тиха, что они с трудом улавливали его могучее дыхание, ровное и приглушенное, словно во сне. Большое темное облако с прозрачными краями, словно веко, прикрыло красноватую луну. Оба молчали, говорить не хотелось. Но и тот и другой думали о Кавендише – каждый по-своему, разумеется. Наконец Несси не выдержал.

– В сущности, Кавендиш всего-навсего жалкий паяц! – сказал он враждебно. – Или шут, все равно!.. Даже певица это поняла.

– Певица просто предпочла его другим! – сдержанно отозвался Кирилл.

– А я было подумал, что ты и организовал все это жульничество.

– С ума сошел! – Кирилл, похоже, обиделся. – Я не сводник!

– Тогда почему же?

– Откуда я знаю? Может, догадалась, что сердце у него доброе и любвеобильное.

– Глупости! – оборвал его Несси. – Сердце! У этого старого, скрюченного эгоиста! Догадалась, что бумажник у него полный, вот о чем она догадалась… А он, как и положено старому дураку, тут же клюнул на удочку.

Кирилл помолчал немного, потом неохотно проговорил:

– Ты, похоже, слегка возненавидел его сегодня.

– Я? – удивленно взглянул на него Несси. – Это чувство мне вообще незнакомо.

– Нет, ты его возненавидел! – повторил Кирилл. – Хотя и сам этого не сознаешь. В конце концов, ничего плохого тут нет.

– За что же я могу его ненавидеть, по-твоему?

Кирилл усмехнулся – правда, довольно криво.

– Сейчас я тебя ошарашу! Ты ему завидуешь.

Действительно ошарашил. Несси был поражен, что эти слова подействовали на него так болезненно. Ненависть, от которой он еще минуту назад столь решительно отрекся, пронзила его, словно внезапное головокружение. Но что это именно ненависть, он не понял и никогда потом не мог вспомнить этого ощущения.

– Завидую? Ему? – нервно переспросил он. – Чему же это? Его красоте? Инфантильному его разуму? Или, может, его маниакальным теориям?

– Я могу сказать, чему ты завидуешь, – спокойно ответил Кирилл. – Тому, что он моложе!.. Что он намного нормальней и естественней нас с гобой. И к тому же умеет веселиться.

– Да, ты, видимо, здорово выпил сегодня! Неужели не понимаешь, что все над ним просто смеялись?

– Они просто радовались вместе с ним.

– Ты и вправду пьян, – убежденно заявил Несси. – Я уж было думал, что с тех пор ты протрезвился, но нет!

– Пусть так. Что из того?

– Как что? Значит, ты невменяемый. Со мной так было однажды. Я даже не знал, что делаю.

Кирилл засмеялся.

– Ты и сейчас этого не знаешь. Сам себя не можешь понять.

– Не так уж трудно… Я, конечно, не светило мировой науки, как Кавендиш. Но и не такой дурак, как он. Все, что я делаю, по меньшей мере необходимо и полезно.

Кирилл долго молчал, потом, собравшись с духом, ответил:

– Нет. Все, что ты делаешь, абсолютно бесполезно. И для людей, и для тебя самого!

Сначала Несси просто его не понял.

– Как это? А моя работа?

– Какая там работа? – с досадой сказал Кирилл. – Разве ты способен понять разницу между работой и творчеством?

Действительно, разницы для Несси не было. И, не зная, что ответить, он просто замолчал, смутно догадываясь, что Кирилл на этом не остановится. Так оно и оказалось.

– Думаешь, решить какую-нибудь задачу – и в самом деле работа, достойная человека? – заговорил он. – Компьютеры делают это гораздо лучше. Человек должен уметь поставить задачу. Или создать теорию. Или открыть истину, все равно какую, лишь бы другим она ранее была неведома. Ты этого не делаешь, Несси. И даже не сознаешь, что с бешеной скоростью крутишься вхолостую, как колесо без трансмиссии.

Он замолк. Темное веко облака приподнялось, показался красноватый глаз луны. Несси выпрямился у балюстрады, белый и безжизненный, как статуя.

– Тогда почему меня держат на работе? – спросил он. – Да еще в академии?

– Ты для них всего лишь эксперимент, – холодно ответил Кирилл. – Морская свинка, обезьяна, подопытная собачка. Опыт начался и должен быть доведен до конца. Хотя всем уже давно ясно, что толку от него никакого.

Несси глубоко перевел дух.

– Так. Теперь и мне ясно, что ты меня ненавидишь, – сказал он совершенно спокойно. – Из-за этого болвана? Из-за Кавендиша? Я и раньше подозревал, что ты разделяешь его полоумную теорию об энтропии человеческих обществ.

– Конечно, разделяю! – внезапно взорвался Кирилл. – Верно, не совсем. Но рядом с тобой мне хочется поверить в нее до конца. И знаешь, из-за чего? Из-за твоей бесчувственности, самоуверенности. Из-за пустой самонадеянности твоего еще более пустого ума. Поэтому ты и Кавендиша ненавидишь.

– Кавендиш – старая тряпка! – сказал Несси. – Лучше умереть, чем быть на него похожим.

– Нет, Несси. Ты не можешь ни на кого быть похожим… Ужасно, если другие станут походить на тебя. А так ты безвреден. И даже чем-то порой мне симпатичен. Жалко мне тебя, Несси, я, верно, единственный человек в мире, который тебя жалеет. И все же, если бы я мог, я бы тебя уничтожил…

– Почему же ты этого не сделаешь?

– Потому что я человек! – яростно заорал Кирилл. – Потому что у меня есть совесть!

– А у меня нет! – сказал Несси.

В какую-то долю секунды он вскинул Кирилла над головой с такой легкостью, словно тот был не человек, а полый внутри портновский манекен. И с силой швырнул его в темную бездну. Юноша не издал ни звука, будто испустил дух еще в руках Несси. Нет, нет, он был жив! Тело его жалко и беспомощно дернулось, словно хотело уцепиться за что-то невидимое. Потом он исчез.

Несси так и остался стоять у балюстрады, выпрямившись, вскинув вверх руки. Прошла целая вечность, пока не послышался глухой мертвый удар о скалы. Мертвая, белая, безжизненная молния пронзила его душу, рассекла ее словно ударом сабли. И в этом ослепительном свете он на мгновение увидел себя. Голого, израненного, с отчаянно вскинутыми к небу руками. Берег был крутой, каменистый, мимо него стремительно неслась страшная черная вода – не просто вода, а стихия, – волоча громадные, вырванные с корнем деревья. Корни их торчали и извивались среди волн, словно руки утопленников. Потом небо снова ослепительно вспыхнуло, и все исчезло.