Вадим Сафонов - Победитель планеты (двенадцать разрезов времени) Страница 22

Западная часть Венского бассейна поднималась. Он как бы смещался на восток, сливаясь с озерами и мелкими внутренними бассейнами.

И к концу третичного периода Сарматское море легло от Вены до Арала, от Польши до Балкан и Малой Азии. Добруджа, Крым и Кавказ выдавались гористыми островами.

Первоначально Сарматское море, последний осколок Тетиса, имело выход через Средиземное в океан. Потом сообщение прервалось. Так возник величайший внутренний бассейн, какой только знает история Земли.

Реки, вливавшиеся в него с материка, опресняли его. Из соленого он стал солоноватым, и бедная солоноватоводная фауна населила его пустынные воды. В нем не было спрутов, иглокожих, ярких кораллов, причудливых и громадных раковин океана. Невзрачные мшанки образовывали тут колонии; длинные отмели, покрытые однообразными моллюсками, тянулись из конца в конец. Попадались тюлени и мелкие моржи. Резвились дельфины и крошечный вид сирены.

Испарение выкачивало воду со всей огромной площади Сарматского моря. И оно мелело. Потом оно разбилось на множество осколков. Аралокаспийский бассейн тогда разделился с Черноморским, и в бухтах восточной части Крымского острова начал осаждаться керченский известняк. Тогда здесь жили в неисчислимом множестве двухстворчатые моллюски, конгерии, сердечники, меланопсиды и дрейссенсиды. Это фауна лиманов и устьев. Конгерии и сердечники живут сейчас на Каспии, последнем остатке третичного моря, вместе с некоторыми сарматскими рыбами и сарматским тюленем. Вязки крошечных раковин дрейссенсид, опутанных нитями клейкого биссуса, выбрасывают волны у опресненных гирл азовских рек.

Понтический бассейн мелел и опреснялся; в нем появились катушки и прудовики. Он суживался; его поверхность опускалась все ниже и ниже уровня океана. Речная долина вела из Понтики к озеру, на месте Мраморного моря. И толща суши там, где сейчас Эгейское море, отделяла это озеро от Средиземного отрога океана.

Содрогания Земли не были внезапными. Эгея опускалась медленно, и медленно оседал провал Дарданелл. И однажды соленые волны Средиземного моря хлынули в Понтийское озеро. Они устремились сюда чудовищной водяной массой, извергавшейся из Босфора, как водопад.

Катастрофа произошла внезапно.

Морская соль убила все население понтийской впадины. Ничтожная часть спаслась в лиманы и устья. Тысячи тонн трупов, запертых в двухстворчатых гробах раковин, были погребены морем, колоссальными валами заливавшим берега. Кайма дрейссенсид, сердечников (кардиумов) и каспийской микромелании найдена вдоль всех черноморских побережий на глубине от 200 до 800 метров. Миллионы пресноводных рыб, отравленных, солями, падали на дно; к ним присоединялись животные и растения, смытые с залитой суши. Вероятно, стада дельфинов и тюленей погибали тысячами, захлестнутые водоворотом.

Так совершилось одно из грандиознейших истреблений живых существ в истории планеты.

Затем началось трупное гниение. И его страшные размеры говорят нам о страшном размере истребления. Ибо вся масса воды, под тонким верхним вентилируемым течениями слоем в три-четыре сотни метров, оказалась отравленной, доныне мертвой сероводородной братской могилой Черного моря.

Каспий остался единственным свидетелем сарматского века, сметенного катастрофой. Море-озеро, давно уже опустившееся ниже уровня океана, оно продолжает преснеть и мелеть.

За перегородкой косы с узким проходом лежит на его восточном берегу бухта Кара-Бугаз. Ни единый ручеек не стекает сюда из безводной степи. Пустынные ветры уносят пары воды. И соль слой за слоем оседает на дно бухты. На этом золотом для человеческой промышленности дне лежит не менее 150 миллионов тонн глауберовой соли над толщей гипса и до трех тысяч тонн отлагается ежегодно.

Все новые массы воды гонит из Каспия мощное подводное течение на замену испарившейся в бухте. Вода заносит с собой и организмы из числа скудного населения озера-моря. И сарматская фауна Каспия гибнет, соприкоснувшись с рассолами Черной Пасти, Кара-Бугаза, так же как погибла она в Черном море во время понтической катастрофы.

Пикерми

В ту пору передвижки морей и материков страшные засухи начали посещать Землю, над которой уже веяло мертвое дыхание приближавшегося ледяного оцепенения.

Целые области лысели. Лес погибал. Трава выгорала на земле, иссеченной трещинами, и ветры вили струйки песка.

И пересыхала вода.

Песок поглощал реки, не добегавшие до осколков моря-озера, опоясанных солончаками.

Пустынные марева вставали над недавно еще цветущей Землей.

Тогда тысячеголовые стада животных, вскормленных расцветом Земли, начали метаться по пустыне.

Они бежали по тропам к иссякшим водопоям. Косяк присоединялся к косяку. Бежали гиппарионы, носороги и жирафы. Ковыляли, переходя от бега к прыжкам, обезьяны. Бежали легкие антилопы, широким верблюжьим шагом неслись гелладотерии. Полчища крыс, быстрых зайцев и белко-дикобразов покрывали землю под их копытами.

Не было конца бегущим. Казалось, вся необъятная Земля, как вывернутый карман, извергала сюда своих обитателей. Как шляпа фокусника, она выводила полчище за полчищем.

Робкие твари забыли страх. Они бежали рядом с хищниками, с ужасными отшельниками зарослей и пещер, махайродусами, гиенами, иктитериями, пантерами, собравшимися стаями в сотни голов.

С вершины крутой скалы из песчаника открывалось ложе реки, пустое, с круглыми гнилыми лужицами. Около них животные насмерть затаптывали друг друга. Травоядные вырывали куски мяса из крупов травоядных в смертельной борьбе за воду. В распоротые животы хищники погружали головы и шеи, вытаскивая окровавленною пастью синие клубки внутренностей.

Сладковатый, удушливый смрад мертвечины, гниющей в лужах, спирал дыхание.

Обезумев от жажды, сотни прямо бросались вниз со скалы на блестящие гальки и соляные корочки.

Обезумев от жажды, стаи животных бросались вниз со скалы.

Они ломали ноги и хребет. Истекая кровью, оставшиеся в живых волочились в свалку у луж. Другие бились в агонии, вытягивая морду с воспаленными глазами в сторону воды. Дикое ржание расцепляло их судорожно оскаленные зубы. Десятки шершавых языков слизывали кровь, лившуюся из ран и стекающую на землю.

Хищники бросались сверху на бившуюся, хрипящую жертву. И оба изуродованных тела сбивались в кровавую кашу. Коршуны-стервятники и грифы вырывали кишки и склевывали широко открытые от неимоверного ужаса глаза у шевелившихся, пока жажда не сваливала птицу замертво на месте ее последнего кровавого пира, от которого она не имела сил оторваться.