Евгений Войскунский - НФ: Альманах научной фантастики 35 (1991) Страница 22

— Что?! — крикнул Свантхречи, но грандкапитан уже захлопнул за собой дверь.

… - Вам ничего не сделают, — сказал скаф. — Вас отпустят, как только закончится поиск. Только зарегистрируют.

И Джеллаган подумал, вот я теперь не гений, а самый простой импат, неопасный даже. Ничего не изменилось и, похоже, все кончилось. И я рад. Рад. Рад!

Перед калиткой стоял непонятно откуда возникший фургон. Джеллаган покорно забрался внутрь, сел на ближайшее к двери сиденье и переплел пальцы рук — так, ему казалось, должны делать пленные импаты. Он был неправ — обычно импатов приковывают. Ему же сделали исключение, потому что он был нулевик и потому что он был Джеллаганом.

— С почином, — сказал скаф водителю фургона и направился к своему «пауку».

— Внимание! Сорок шестой докладывает лидеру поиска. Срочный доклад. Прошу принять вне очереди.

— Лидер на связи. Что у вас, сорок шестой?

— Дайра? Это вы, Дайра?

— Нет, временно замещаю. Это ДиМарко. Что у вас?

— У нас? Схватка с полицией. Они тут…

— Ничего себе! Подождите… Включаю Дайру.

Опустившийся, оборванный, мутный, насквозь пропитанный липкими запахами, Томеш Кинстер будет проживать в это время жизнь за жизнью в бесцельных блужданиях по Сантаресу, жители которого обожают проявлять любопытство на расстоянии, желательно из-за металлизированного окна собственной комнаты. Они давно отказались понять хоть что-нибудь в происходящем, они легко поддаются убеждению и в большинстве своем видят смысл жизни в том, чтобы прожить подольше и повкуснее, И сами же себя за то презирают, хотя и подозревают время от времени, что презрение их кое в чем безосновательно, но все же лучше как-нибудь по-иному, если б вот только не лень.

Долгой веренице жизней импата предстояло вскоре прерваться. Он знал, когда это произойдет и даже что произойдет после. Именно это «после» и заставляло его яриться.

Те жители города, которые по браваде, легкомыслию, убеждению или, что чаще, по необыкновенному равнодушию пропустили мимо ушей сообщение о тотальном поиске, оторопело останавливались теперь, завидя импата, всматривались, как летит он или, скорее, ползет с неожиданной скоростью, запрокинув голову, вытянув руки вперед, словно ныряльщик… останавливались, а затем срывались и убегали в панике. Некоторые выходили навстречу Томешу, раскидывали руки, словно собравшись его ловить, но спроси их в ту минуту кто-нибудь, что именно хотели они сделать, вряд ли можно было ожидать от них вразумительного ответа. Тут было все: и восторг перед самоубийством, и усталость от вечного подспудного страха (с самого детства, страха изнурительного, унижающего, иногда ничем реальным не подкрепленного), и презрение, омерзение даже к существу, которое заражает улицы, весь город, которое немыслимо здесь, и торжество необыкновенное, что вот он — предел совершенства, а все-таки изгоняем, все-таки обречен. Томеш обходил их, он не испытывал к ним достаточно ярости.

…Экипаж сорок шестой поисковой машины принял сигнал о наличии импатоизлучения в районе северных общественно-полицейских казарм. Скафов на свою территорию полицейские не пустили. Применив разрешенную инструкцией степень силового воздействия, скафы все же прорвали заслон, но оказались в окружении и выяснить источник импатоопасности не смогли. Как потом выяснилось, тревога была ложной. Скафы допустили две важные ошибки: не связались при первом сопротивлении с лидером поиска и покинули машину. В результате все они получили сильные телесные повреждения, причем трое на неделю лишились трудоспособности.

…Наверху два скафа тащат импата. Тот не хочет идти, подгибает ноги и злобно ругается. За ним бегут два нарядных мальчугана лет по шести каждый.

— Импат, импат, головой назад!

…Горизонт общественного транспорта, или, как его называли сантаресцы, Новое Метро, замер в момент сигнала облавы. Застыли многополосные тоннели-конвейеры, забитые людьми, остановились двухместные экипажи, управляемые с унипульта. Только что полтора миллиона этих крохотных автомобильчиков носилось под городом на двухсотмильных скоростях; они визжали на крутых поворотах, ухали при переходе с одного слоя горизонта на другой, бешено врывались в узкие темные тоннели, выскакивали на подземные площади, где в полном хаосе, казалось бы, чудом не сталкиваясь, мчались их точные копии, одинаково желтые, мимо афиш, реклам, рукописных признаний в любви, мимо причудливых, быстро промелькивающих скульптур, которые мало кому удавалось разглядеть толком, мимо бесконечных лифтов и эскалаторов, бесчисленных серых дверей: багровый свет, вой, сверкание, мгновенная тьма, спящие лица, чей-то хохот у телевизора, ряды свободных экипажей, люди, вещи, спешка. И вдруг — тонкий фарфоровый звон, ре диез, фа, голос диктора, рефлекторный мороз по коже. Остановилась одна машина, другая, вот уже все стоят, кто-то не понимает, что случилось, не в порядке громкая связь, он пытается выбраться из машины, но дверь надежно заклинена, и, сплющив нос об окно, он завороженно вглядывается в неожиданное и страшное спокойствие, которое воцарилось вокруг.

Вот проросли «гвозди»-волмеры вот один из них надсадно взревел, и вот, лавируя между умершими экипажами, пробирается к тому клесту «паук» с багровым крестом

…Возьмите меня, скафы, возьмите! Ну что же вы? Я всю жизнь

с голым лицом, я импат, возьмите меня! Не берут… Что ж мне вместо «гвоздя» реветь, что ли?

…О, как бился в руках скафов Кон, как, уже наполовину одурманенный гарпуном, расшвыривал их, какая это была радость, какое счастье и как бесконечно долго все тянулось, за время одного удара можно было придумать симфонию, но почему-то именно симфонии в голову не приходили.

И скафы, поймавшие его, и водитель фургона, все они были новичками, только поэтому они нарушили один из важных пунктов Инструкции по захвату — ни в коем случае не помещать вместе импата высокой стадии с нулевиком, так как нулевик может оказаться хроническим, как, например, Джеллаган. Это случалось редко, но все же случалось, а хроники в высшей степени подвержены заражению. Иногда вторичное излучение вызывает у них ураганный всплеск болезни, тогда они сразу перескакивают на высшие стадии и становятся «судорожно опасны».

Джеллаган и Кон оказались в одной машине. Кон сказал:

— Сволочи. Сучьи сволочи. Джеллаган ответил:

— И пришло лето, и на поверхность вышли слуги дракона Асафа и поклялись отомстить за него.

— Псих! — крикнул Кон. — Уйди, псих!