Хуберт Хорстман - Загадка серебряной луны Страница 22

Несчастный случай, детектор анклавов — ad acta; по отзыву. Вестинг, Веккер, Бронстайн … Анне.

Анне!

Далберг удобно откинулся на спину на крышку люка и вытянул ноги. Когда он повернул взгляд, на долю секунды он думал, что увидел движение, тень на россыпи. Но там ничего не было. Он улыбнулся. Непривычное окружение, причудливое беспорядочное расположение камней способствовали галлюцинациям.

Анне. С посадки с ней что-то было не так. Он наблюдал за ней, сколько знал ее. Украдкой, чтобы не показаться невежливым или даже навязчивым. Как Веккер. Сначала попытки Веккера завязать флирт, показались ему безвкусными. Потом уже забавными. Они летели в пустоту, отскакивали от Анне словно мячики для пинг-понга. Порой это выглядело по-другому. Это была видимость. Когда Анне хотелось, она играла с Веккером. В конце концов, она женщина. У нее это не вызвало никаких чувств. Не могло вызвать — думал он.

С посадки Анне изменилась. Ее привычное спокойствие и уверенность отсутствовали. В первую ночь она практически не спала. Он, Далберг, услышал ее шаги: в коридоре перед спальными кабинами, на мостике. На следующее утро, во время завтрака, у нее был отсутствующий вид, она была погружена в себя. После разведывательного полета тоже. И совершенно отчетливо во время обсуждения концепции. Она неподвижно лежала в своем кресле, расслабив руки. И перед этим, во время телефонного переговора с Веккером ее голос дрожал.

Страх перед новым, непривычным; перед смертельным холодом, ледяной пустыней, бледными сумерками? Далберг знал ее лучше. Когда она хотела, у нее были железные нервы. Должно быть что-нибудь другое, и у него было определенной предположение.

Или она все-таки попалась на удочку Веккера? Удручало ли ее то, что он безобразничал с самой посадки? То, что он произнес большую речь и при этом опозорился, пытался подколоть Вестинга и при этом сам нарвался на неприятность? Все абсолютно совпадало: Она всегда была особенно нервозной именно тогда, когда он терпел поражение или создавалось такое впечатление — после нарушения дисциплины, после спора с Вестингом, после катастрофы буровой машины.

Ну, хорошо, это было их дело. Такая связь не могла быть долгой. Веккер был не подходящим мужчиной для нее. Чувствительные женщины как Анне рано или поздно тосковали по личности со спокойным, постоянным характером, на которого можно положиться, по ясности, порядку, продолжению рода.

Рано или поздно! Далберг вдруг рассмеялся. Он не знал, почему, ему самому это показалось немотивированным. Лицо Анне было у него перед глазами. Негатив ее лица: щеки и глазные яблоки — черные, волосы и зрачки — белые.

Черт возьми, что случилось с его нервами! Далберг ударил себя по голени и засмеялся. Россыпь гальки затряслась от смеха. Грибовидная тень кралась по россыпи, села на угловатый камень и повернулась на судорожный смех.

У тени была рука. Теперь она вытянула ее навстречу Далбергу. Но это была не рука, а хобот. Гибкий, коричневый, чешуйчатый хобот. Он приближался, очень медленно, все ближе.

Далберг засмеялся. Еще никогда в жизни он не видел тени с хоботом.

— Стоп! — Леонид Бронстайн посмотрел через край буровой скважины. Конец троса только что дошел до платформы.

— Где Далберг?

Веккер стоял рядом с телефоном. «Должно быть в пути, он не выходит на связь».

— Ослабь, Вестинг!

Лебедка жужжала.

Внизу, в буровом пласте, начал запружиниваться трос.

— Где он, черт возьми!

— Один момент! — Механик кажется был у Веккера на линии. Он напряженно прислушался, переступал с одной ноги на другую. Затем он подозвал к себе Анне.

— Далберг спятил, — растерянно сказал он. — Хочет знать, когда я в последний раз был в Бурме[5] и помню ли я цвет слоновьего хобота.

— Хватит нести чушь! — Анне взяла у него трубку. Через мгновение он отдала ее обратно, бледная словно мел.

— Теперь он говорит пошлости, — сообщил Веккер.

Бронстайн и Вестинг ринулись к ним. Комендант потянул трубку к себе. У него на лбу проступили капельки пота, когда он повернулся к врачу. «Нервный коллапс! Как это возможно?»

Анне растерянно пожала плечами.

— Мы должны вытащить его. Тащите! Давайте, все тащите!

VI

Секундная стрелка неуклюже ползла по циферблату бортовых часов. Минуты тянулись бесконечно. Время текло медленно. Даже пара блеклых солнечных зайчиков, которые падали через иллюминатор на мостик, были словно охвачены апатией: уже несколько часов они неподвижно висели над навигационным столом.

Уже несколько часов, так по крайней мере казалось Бронстайну, Вестинг фиксировал эти солнечные зайчики. Откинувшись в своем кресле, наморщив лоб, щеки более впавшие, чем обычно, он механически пожевывал жвачку и не издавал ни звука. И Веккер на другом краю стола тоже молчал. Он закрыл глаза и немного склонил голову, словно прислушивался к шагам, которые однажды должны были придти и положить конец ожиданию.

Уже несколько часов Анне проводила эксперимент с Гарри Далбергом в медицинской лаборатории. Далберг лежал в глубоком сне перед входным люком буровой машины. Его не удалось привести в чувства. Он, Бронстайн, наконец взял его под руки и пронес до буровой скважины по россыпи гальки. Они осторожно подняли его на поверхность с помощью лебедки и доставили на борт. Первое, проведенное в спешке обследование имело негативные результаты. Далберг был невредим, его внутренние органы функционировали без нареканий. Но его конечности были столь странно окоченевшими, его мускулы охвачены судорогами и его сон столь необычно глубоким, что Анне лишь могла произнести то, что они все давно подумали: что Далберг находился в своего рода трансе.

Бронстайн абстрагировался от воспоминаний. И он тоже не мог пойти на свое рабочее место, пока на нем лежало бременем неведение, но он мог хотя бы продумать последствия, которые возможно вытекали из загадочного происшествия.

Последствия? Прежде всего он должен был выяснить причины. Не медицинские причины — это было дело Анне — а непосредственные, обстоятельства и взаимосвязи, которые вызывали трагедию.

Были ли ошибки в руководстве и протекании экспедиции? Действительно ли он, Бронстайн, продумал все, что следовало продумать ступая на чужое небесное тело? Или внешнее сходство лунной поверхности с земным полярным ландшафтом неосознанно обольстило его, вызывав беспечность? Сыграло ли это сходство и с товарищами злую шутку? Принимали ли они во внимание чужое, неизведанное, таившее опасность слишком мало, потому что оно скрывалось за маской знакомого, безобидного?