Cемен Слепынин - Фарсаны Страница 22

Смутившись, Аэнна усмехнулась и сказала:

— Вот видишь, я тоже начала выражаться патетически, как и мой отец. Но я иначе, чем он, представляю развитие мирового мыслящего духа. Конечно, разумные обитатели отдельных планет, достигнув определенного и даже сравнительно высокого уровня развития, все же, вероятно, гибнут в потоке всесокрушающих враждебных сил Космоса. И задача могучих цивилизаций не покорять их, не господствовать над ними, а помогать. Здесь я не согласна с моим отцом и его горячим единомышленником.

— С каким единомышленником? — спросил я. — Это с тем тощим и лысым шероном?

— Да нет же, я имею в виду тебя, — рассмеялась Аэнна. Но слова ее звучали скорее дружелюбно, чем насмешливо.

— Это же клевета, Аэнна, — возразил я. — Идея агрессии, этакого космического разбоя, у меня вызывает отвращение. К тому же я считаю, что величайшие достижения науки неотделимы от высшей гуманности. Покорение других планет, господство над ними вообще невозможны нигде и никогда. Само по себе освоение Космоса предполагает такой высокий уровень сознания, который исключает все это.

— Ты так думаешь? А напрасно. То есть мысль вообще-то правильная, но не во всех случаях. Конечно, на подавляющем большинстве населенных планет общество разумных существ развивается в принципе таким же путем, как и у нас на Северном полюсе. Развитие смутных эпох завершается великим переворотом, установлением гармонического общества на всей планете. Однако не исключена и другая возможность. На какой-нибудь планете цивилизация, даже достигнув необычайных научно-технических высот, может получить уродливые, злые, антигуманистические формы. Ведь перед нами пример не только Северного полюса, но и Южного, где иерархический общественный строй держался тысячелетиями при очень высокой культуре. Почему-то у нас недооценивают историю многовекового господства шеронов, считая это господство высококультурной расы чем-то случайным, незакономерным. Расскажи, например, что ты знаешь о шеронате?

Я вспомнил то, что говорили нам об истории Южного полюса в высшей школе астронавтов.

— Однако немногому вас учили. Я так и знала, что история Юга недооценивается. Факты ты, конечно, знаешь, но без глубокого проникновения в них. Ты астронавт и тем не менее не понимаешь космической опасно сти, заключенной в самой идее шероната. Предположим — а такая возможность не была исключена, — что иерархический строй шеронов распространился бы на Северный полюс. В этом случае шеронат на планете сохранялся бы еще многие столетия и вышел бы во Вселенную, стремясь к космическому господству. В сущности, к этому и сводилось все выступление моего отца. Он призывал Всепланетный Круг к мирному восстановлению шероната, не особенно на это надеясь. Для убедительности он использовал философские софизмы, устрашая слушателей грядущим вырождением и гибелью вселенского разума. Он настолько одержим этой идеей, что не прочь бы прибегнуть к военному возрождению шероната. Но для этого у него нет таких условий. Большинство шеронов его не поддержит. А самое главное, нет основной военной силы шеронов — фарсанов, все они погибли в войне с северянами. Я специально занимаюсь древней историей шеронов и их воинственных фарсанов и с удовольствием расскажу об этом подробнее. Тебе, астронавту, это полезно знать. Хочешь послушать?

— В другой раз, — сказал я, давая понять, что наша сегодняшняя встреча не будет последней.

— Хорошо, — согласилась Аэнна. — Лучше всего завтра днем. Весь день завтра я буду у отца. Ты знаешь, где он живет? Ну да, в оазисе Риоль. Он живет, как отшельник, в пустыне, чтобы любопытные не мешали его научным изысканиям. Но попасть к нам не так просто. Надо знать шифр, который меняется каждые пять дней. Тебе его можно знать: ведь отец сам желает видеть тебя. На воротах увидишь циферблат и наберешь шифр: ДН-34-03.

В это время мы проходили мимо висячей скамейки. На ней, видимо, кто-то сидел совсем недавно: скамейка еще слегка раскачивалась. Мы сели на нее и с увлечением заговорили о другом — о своей жизни, об искусстве, о природе. Это были прекрасные минуты. Над нами шелестели листья огромного гелиодендрона. Его светящиеся цветы чуть раскачивались, когда на них с радостным гудением садились ночные насекомые. Голубой свет пробивался сквозь шуршащие листья и падал на дорожку, рисуя меняющиеся, причудливые узоры. А вверху, над нами, неуловимо-медленно и беззвучно кружился хоровод серебристых звезд во главе с царственной Туангой…

Нет, не могу без волнения и щемящей грусти вспоминать эту ночь. Именно тогда я впервые почувствовал, что, улетая в скором времени в Космос, я покину, и быть может навсегда, одну из самых прекраснейших планет Вселенной. Думая о Зургане, я всегда вспоминаю и голубые светящиеся цветы гелиодендронов, и трепетные тени на дорожке аллеи, и огненную россыпь звезд, и голос Аэнны…

Когда Аэнна рассказывала о себе, в ее голосе звучала грусть. Я начал понимать причины этой грусти. Она любила отца и в то же время не понимала его, не разделяла его взглядов. Но она не покидала отца. Ведь он был так одинок, если не считать его помощников по научной работе.

— Странные они, эти помощники, — говорила Аэнна. — Люди это, безусловно одаренные. Многие из них участники сегодняшнего Круга. Совсем недавно были они общительными, находили время беседовать со мной. Часто спорили с отцом, не соглашались с ним по многим научно-философским вопросам. Дело доходило до разрыва. Многие собирались уйти, несмотря на то, что в лаборатории отца проводились какие-то интересные опыты. Какие — я не знаю. Отец не пускает туда никого, кроме помощников. И вдруг с помощниками произошли непонятные перемены. Они стали менее общительными. Лишь изредка вступают со мной в короткий разговор, даже шутят. Но делают это словно по обязанности, торопятся поскорее скрыться в лаборатории. Работают на отца, как рабы. И что самое удивительное — никаких споров, никаких разногласий. Они во всем соглашаются с моим отцом, поддерживают и даже пытаются развивать дальше его ошибочные, зачастую идеалистические философские концепции. Отец, конечно, обладает могучим интеллектом и сильной волей. Но впасть в полное духовное порабощение — это уже слишком, в этом что-то непонятное. Я сама стала избегать встреч с помощниками. Особенно я боялась одного типа, который используется отцом на самых черновых работах. Он мне внушал просто отвращение. Причину своего отвращения я поняла недавно, когда услышала от отца, что этот тип совсем даже не человек…

На этом мой сон оборвался. Сильным толчком я был выброшен из постели. Таблетки приятных сновидений тогда хороши, когда вокруг все спокойно. Но с кораблем творилось что-то неладное. Последние слова Аэнны прозвучали в моем мозгу, когда я уже летел в воздухе. Больно ударившись плечом об угол клавишного столика, проснулся на полу каюты.