Александр Бушков - Провинциальная хроника начала осени Страница 22

- Ну?

- Мне нечего сказать, - пожал плечами Анакреон. - И я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Не понимаю, почему меня схватили посреди ночи, перевернули все в доме. Ты уверен, что царь Тезей одобрит такие выходки?

- Я уверен в том, что ты - последняя сволочь. Как к тебе попала рукопись Архилоха?

- Да я ее впервые вижу, - сказал Анакреон.

Он сидел красивый, подтянутый, ни следа волнения или страха, руки сложены на коленях, не шелохнутся. Он сохранял полнейшую бесстрастность, лишь глаза смеялись - впрочем, не слишком явно. Он был как панцирь, от которого бессильно отскакивали любые стрелы. И Гилл никак не мог понять, на что этот мерзавец надеется, - рано или поздно улики отыщутся. Неужели поздно? Неужели они начнут уже этой ночью?

- Короче говоря, ты невинен, как новорожденный теленок, - сказал Гилл. - На тебя возвели какой-то коварный поклеп, верно?

- Иначе я никак не могу объяснить происходящее.

- Ну да, - сказал Гилл. Он присел на краешек стола и смотрел собеседнику в глаза. - А не кажется ли тебе, что ты просто-напросто переиграл? Что ты недооцениваешь мой скромный умишко? Самый невозмутимый человек на свете выйдет из себя, когда его посреди ночи стащат с супружеского ложа, приволокут в подвал, обвинят в государственной измене особенно если это человек верный, честный и ни в чем не виноватый. Ты должен был плюнуть мне в глаза, вспылить хотя бы для вида, разыгрывать оскорбленного. А ты невозмутимо принял все как должное. Ты переиграл, милый. Был уверен, что все концы спрятаны надежно и оттого не продумал, как вести себя при аресте. Любой вор, когда его с поличным хватают на рынке, в сто раз гениальнее играет оскорбленную невинность. Ну?

Он дорого бы дал, чтобы увидеть в этих насмешливых глазах если не испуг, то растерянность хотя бы. Бесполезно.

- Ну, хорошо, - сказал Анакреон. - Я в самом деле тебя недооценил.

- Сознаешься?

- В чем? Давай прикинем. Ты не в силах доказать, что рукопись Архилоха передали мне убийцы. Более того, у тебя нет людей, которые способны свидетельствовать, что именно эта пачка бумаги - рукопись Архилоха. Ну а если так, из чего следует, что именно ее взяли у убитых и передали мне?

- То, что это именно взятая у убитых рукопись, подтвердит Даон.

- Ну и что? - спросил Анакреон. - Кто видел, как ее передавали мне? Вносили в мой дом? Кто докажет, что я ее вообще видел? Что я послал убитым записку с твоей печатью? Хвала Тезею, у нас существуют писаные законы. Кто рискнет пытать меня или судить на основании столь шатких обвинений? И ты не рискнешь.

Он бил без промаха - не было прямых доказательств, не было свидетелей, Гилл не мог идти против афинских законов и собственных принципов, на этих законах основанных.

- Ты прав, - сказал он глухо. - Я не могу идти против законов и своей совести, стоящей на страже этих законов. Но ты должен понять - только боги не оставляют никаких следов, не делают ошибок. А ты не бог. Рано или поздно мы найдем улики или свидетелей.

По лицу Анакреона скользнула снисходительная улыбка.

- Нет у вас завтрашнего дня, Дориец, - сказал он. - Нет, понимаешь? И не потому, что вы опоздали. Вы просто пытаетесь встать на пути горного обвала. Сметет.

- Яснее можешь?

- Не стоит, - безмятежно сказал Анакреон. - Успех предрешен. Со своей игрой в демократию Тезей надоел не только нам, но и Зевсу. Боги желают видеть на земле лишь отражение заведенных на Олимпе порядков - безо всяких выкрутасов вроде писаных законов.

Он улыбнулся с нескрываемым превосходством, но Гилла это совершенно не задевало.

Гилл крикнул стражу.

- Посиди под замком и подумай, - сказал он Анакреону.

Сел за стол и придвинул к себе рукопись Архилоха. Отрешился от мира за дверью, насколько это было возможно. Он читал захватывающее и несомненно подлинное повествование о давних временах, когда были молоды Геракл, Тезей и их сподвижники, целеустремленно уничтожавшие чудовищ, вразумлявшие воинственных царьков где уговором, где мечом, гасившие в зародыше войны. И параллельно - рассказанная с безжалостной прямотой очевидца, не намеренного приукрашивать и лгать, история многомудрого Нестора и его сторонников, исступленно готовивших грабительский поход на Трою. Яд и кинжал, клевета и подлог, фальшивые предсказания Дельфийского, Дадонского и других оракулов, якобы гарантировавшие милость богов и победу осаждавшим; подкупленные прорицатели вроде бежавшего из Трои и предавшего свой народ Калханта. И многое другое.

Как оказалось, у горы Эримант Геракл встретился с вождями кентавров и другими соратниками, чтобы обсудить план последнего удара по Нестору и его сподвижникам (те уже вели бешеными темпами подготовку к Троянской войне, уже были намечены марионетки, которым предстояло привести все в действие). Архилох с Тезеем отсутствовали, что их и спасло от Эримантской резни. Узнав, что цвет их военачальников истреблен вместе с большинством кентавров, что Геракл убит, а стрелы похищены, что делу нанесен почти непоправимый урон и все нужно начинать сначала, они едва не опустили руки. Но духом окончательно не пали. Тезей отправился в Афины. Куда собирался Архилох - неизвестно, он написал лишь, что оставляет рукопись у надежного человека, прежде чем пуститься в опасное путешествие. "Совсем не исключено, - подумал Гилл, - что он направился в Фивы, город, всецело поддерживавший Геракла".

Теперь Гилл мог восстановить дальнейшие события. Под притянутым за уши, насквозь лживым предлогом спартанское войско обрушивается на Фивы и разрушает город (может быть, Архилох в Фивах и погиб). Афины бездействуют - Тезей остался один-одинешенек, город и жители еще не оправились после недавнего нападения спартанцев, произведенного якобы в отместку за похищение Тезеем Елены. (То, что Тезей вернул Елену в целости и сохранности, на Спарту никакого впечатления не произвело. Гилл уже не сомневался, что и первое похищение Елены было срежиссировано Нестором и Агамемноном, - чтобы разгромом Афин подорвать силы Тезея и оторвать его от Геракла).

А тут еще загадочная смерть братьев Елены Кастора и Полидевка. Эти бесшабашные и разгульные молодцы, несмотря на все свое легкомыслие и ветреность, сестру все-таки любили - свидетельства тому имелись, - и вряд ли им могло понравиться, что девушкой из знатного рода играют, как куклой: то подсовывают Тезею, то, разыграв спектакль, известный как "состязание женихов", отдают Менелаю, то бросают в объятия Париса. Сыграла свою роль и фамильная спесь, и обида на папашу Тиндарея, позволяющего проделывать такое с собственной дочерью, которая к тому же была как-никак внучкой Зевса. Без сомнения, братья многое знали об истинной подоплеке дела и наверняка не одиножды выражали недовольство. Потому вскорости братья гибнут в нелепой, непонятно кем организованной стычке.