Журнал «Если» - «Если», 2012 № 04 Страница 22

— Ты нагло врешь, Тёма, тебя ничем не исправить.

— Поспорим? Я недавно где-то прочел, что успешность любого прогноза зависит от единства субъекта, его принимающего, и субъекта, увидевшего варианты своего будущего. И прогноз будет точнее, если сразу занять по отношению к выбранному варианту какую-то позицию. А если субъект прогнозирования не сделает ничего, он с большой долей вероятности сам окажется объектом чужого прогнозирования и попадет в чужое будущее. Правда, это тоже не всегда плохо. Хотя бы потому, что любой субъект может ошибаться в прогнозах…

Брэд Торгерсен

Помощник Капеллана

Я подливал масло в глиняные лампы у алтаря, когда в фойе возник богомол. На мгновение он замер, шевеля усиками и изучая прихожан, сидевших на грубых, вытесанных из камня скамьях. Давненько мне не доводилось видеть здесь богомолов: теперь, когда мы надежно изолированы за Стеной, чужие перестали лезть в наши дела.

Как и у всех его сородичей, грудная клетка богомола врастала в биомеханическое «седло» его мобильного диска. Вот только на диске не имелось ни оружия, ни даже каких-либо отверстий, что для Чистилища — настоящая редкость. Заметив незваного гостя, все люди повернули головы, и в глазах вспыхнула застарелая ненависть.

— Я буду говорить со священником, — произнес богомол, вернее, динамик на его диске. Зловещие челюсти даже не шевельнулись. Техническую начинку диска мозг контролировал напрямую.

Увидев, что никто не собирается уходить, богомол принялся летать по проходу капеллы. Диск издавал тихое гудение.

— Наедине, — добавил он, придав своему искусственному голосу некое подобие командного тона.

Люди повернулись ко мне, а я посмотрел на богомола, прикидывая возможные варианты. Затем кивнул своей пастве, и верующие неохотно поднялись, забирая с собой четки, кресты и библии. Никто так и не промолвил ни слова. Да и что они могли сделать? Богомолы правили Чистилищем так же, как Люцифер — адом.

Я ждал, стоя у алтаря.

— Ты служащий? — спросил гость.

— Капеллан умер. Я его ассистент. Бывший.

— Нам надо поговорить.

Я пытался понять, почему мой собеседник не вооружен.

— Чем могу помочь?

— Хочу понять сущность, которую вы именуете Богом.

Я уставился на чужого, прикидывая, не шутит ли он.

— Понять Бога, — медленно произнес я, — может не каждый. Для этого нужно… развить определенные навыки.

— За этим они приходят сюда. Чтобы ты их учил.

Это заявление смутило меня, заставив слегка покраснеть. С тех пор как я построил капеллу, прошел год. Со времени нашего неудавшегося вторжения, закончившегося пленом, — два года. И за все это время мне довелось прочитать лишь одну проповедь. Я ведь не проповедник. Я построил капеллу, потому что об этом меня попросил капеллан перед смертью. И еще потому, что я понимал: мужчинам и женщинам, которые приземлились на Чистилище, сражались здесь, проиграли и в итоге сделались пленниками, действительно нужна эта капелла. Когда флот улетел обратно на Землю и от дома нас отделила пропасть, сложившаяся из тысяч световых лет, у нас осталось не так уж и много. Теперь мы можем лишь обращаться к Нему.

— Я никого не учу, — осторожно ответил я, взвешивая каждое слово и прислушиваясь к своему страху, — но предоставляю место для тех, кто приходит слушать.

— Ты намеренно говоришь загадками, — упрекнул меня богомол.

— Я не хотел никого обидеть. — Оправдываясь, я в то же время ненавидел подобострастные нотки в собственном голосе. — Просто меня никогда этому не учили. Я же всего лишь помощник.

— А кого тогда слушают люди?

— Свои души, — ответил я.

Богомол широко распахнул челюсти, острые зубы завибрировали, показывая крайнее раздражение. Я с ужасом смотрел в пасть самой смерти, вспоминая, как многие наши солдаты погибли от таких челюстей. Меня пробрал озноб. Капеллан часто называл богомолов бездушными. Тогда — до приземления — я счел это метафорой. Теперь же, когда передо мной распахнул челюсти монстр, это определение показалось вполне подходящим.

— Души, — повторил чужой. — Это понятие ставило нас в тупик уже дважды.

— Вот как?

— Нам попадались еще два разумных вида — птицы и амфибии.

Еще два вида… кроме самих богомолов?

— И что же они говорили о Боге?

— О богах, — поправил меня собеседник. — Мы уничтожили цивилизации прежде, чем успели собрать данные об их верованиях.

— Уничтожили… — пробормотал я, надеясь, что богомол не заметит дрожи в моем голосе.

— Да. Сотни лет назад, во время Третьей экспансии Великого Гнезда. Тогда мы считали себя единственными носителями разума и не имели опыта подобных контактов. Родные миры этих птиц и амфибий понравились Кворуму Патриархов, поэтому их аннексировали, очистили от конкурирующих видов и сделали крупными населенными центрами.

Я старался запомнить как можно больше: вряд ли кому-либо из людей доводилось слышать эту историю. Мне вспомнились погибшие ребята из военной разведки, которые отдали бы все свое жалованье за десятки лет, лишь бы получить информацию, свалившуюся на меня в этой ветхой самодельной церквушке.

Внезапно меня осенило:

— Вы не солдат.

Богомол сомкнул челюсти.

— Разумеется.

— Тогда кто же? Ученый?

Чужой обдумал это слово — вернее, его перевод, каким бы он ни оказался, — и взмахнул шипастой конечностью.

— Наиболее подходящий термин — профессор. Я исследую и учу.

— Понятно, — вымолвил я, внезапно осознав, что впервые сталкиваюсь с богомолом, не являющимся профессиональным убийцей. — Значит, вы изучаете человеческую религию.

— Не только вашу, — ответил чужой, подлетая ближе. — Я хочу узнать больше об этой… душе. Она и есть Бог?

— Возможно… и в то же время не совсем. Душа — то, что находится внутри нас, мы ощущаем ее, когда знаем, что Бог обратил к нам свой взор.

Капеллан наверняка устроил бы мне нагоняй за столь неуклюжее определение. Никогда не умел облекать понятия в слова, а если все же пытался, то сам не понимал, о чем говорю. Собеседники мои в результате понимали и того меньше. К тому же рассказывать о Боге насекомому — все равно что описывать красоту симфонической музыки газонокосилке.

Зазубренные конечности профессора задумчиво потерлись о диск.

— А во что верите вы? — спросил я.

Конечности замерли.

— У нас нет религии, — ответил он.

— Никакой?

— Мы не обнаружили ни бога, ни души, — произнес профессор и вновь раскрыл челюсти, демонстрируя свое раздражение. — И птицы, и амфибии — все посвящали богам целые дворцы. Океаны и континенты вступали в войну, чтобы доказать превосходство своего бога. А потом пришли мы и уничтожили их всех, вплоть до последнего птенца и головастика. Их плавающие и летающие боги превратились в записи, сохранившиеся в Архиве Кворума, а мне только и остается, что скитаться по этой пустынной планете да допрашивать особь, которую даже не учили отвечать на подобные вопросы.