Сергей Гомонов - Послания себе (Книга 3) Страница 22

Тессетен отмахнулся:

- Сам и допустишь! Проповедник хренов. На словах ты всемогущий - дальше некуда. А эти чиновники теперь сделают все, чтобы выжить нас и отсюда. Сначала мы бежали от зимы, теперь будем бежать от людей из обжитого благодатного края. Из тебя политик и дипломат, братишка, как из священного вола твоих дикарей - летательный аппарат: вроде и крылья есть, а брюхо вниз тянет...

Всё. Пора это прекращать. Посмеялись - и будет. Нат оглянулся на хозяйку и, усевшись, толкнул ее мордой в бедро.

Оскорбленная жестким отпором Ала Танрэй вдруг ощутила новый прилив убежденности, что вмешаться ей все-таки стоит несмотря ни на что, и, коснувшись рукой лба волка, бросилась между спорщиков. Накидка, так славно защищавшая ее от москитов, соскользнула с плеч и упала меж ними. Покраснев от негодования, чуть не задыхаясь от распиравших ее мыслей, Танрэй вдруг совершенно четко и внятно, повелевающим голосом, глядя то на одного, то на другого, произнесла:

- Замолчите оба и не смешите людей!

Самое странное, что при этом оба они спасовали и ни один не решился перебить ее. Девушка повернулась к остальным и приподняла руку:

- Оставьте нас втроем. Пожалуйста.

Как зачарованные, оританяне поднялись со своих мест и покинули помещение. Шествие замыкал Нат, ленивой походочкой удалившийся вон. Одна Ормона осталась сидеть на своем месте, словно просьба-приказ жены Ала ее не касалась. Танрэй ее присутствие, как видно, не беспокоило, и она продолжала:

- Думаете, вы непревзойденные ораторы? Думаете, что если ты достиг определенных высот как инженер, а ты - как экономист, то отныне вы умнее всех и все обязаны слушать тот бред, который вы тут только что несли?! Мы остались без родины - так что, это повод, чтобы окончательно расколоться на чужбине? Или дружба забывается, едва появляются трудности? Вы хотите развала Миссии, я вас спрашиваю?! - девушка ощущала, что говорит она как бы не совсем сама, её мысли как-то необычно путаются с залетевшими извне и упорядочиваются благодаря им; раздумывать же над этой странностью было некогда. - Ты говоришь, женщины не должны пачкаться... А зачем же вы делаете так, что деньги и политика становятся грязными?! А теперь посмотрите на тех, кого вы собираетесь перевоспитывать, "педагоги-практики"! Главы их общин - женщины. Они не гоняются за добычей, но все, что происходит в их племени, происходит с их ведома. Зато никто в этом краю и не припомнит, что такое война. А теперь вспомните Оритан. Это уже не тот Оритан, где жили наши "куарт", не тот, которому принадлежат наши сердца и души. И мы - уже не те "куарт", что жили на том Оритане. Уже пятьсот лет, пятьсот - со времени Катастрофы - мы только и делаем, что без продыху грызем друг другу глотки: Юг скубится с Севером, Север - с Югом! Вы можете припомнить хоть один год за последний век, чтобы нигде на Земле не было бы войны? Я тоже - нет! Сетен, я обращаюсь к тебе... - он вздернул бровь и угрюмо посмотрел на жену друга. Ведь ты же умный человек, умнее нас всех... Неужели какие-то глупые недомолвки, косой взгляд, неудачно брошенное слово способно задеть тебя? Как получилось, что вы, словно двое мальчишек, выпендриваетесь друг перед другом и делаете вид, что блещете интеллектом? Что на вас нашло, Сетен? Ал?

Астрофизик поглядел на Тессетена, на Ормону - и вдруг, что-то припомнив, начал тихо смеяться. Экономист не понял было, в чем дело, но перед глазами всплыла картинка:

Эйсетти. Разгар лета, и наконец-то стало более или менее припекать солнце. Ему - тридцать, Ормоне с Алом - по двадцать пять, а Танрэй еще совсем девочка не то девятнадцати, не то двадцати годочков. На Оритане это - не возраст. Она только-только вышла замуж за астрофизика, так что они до сих пор еще пребывают в эйфории влюбленности - трепетной, не оскверненной бытом и ссорами, которые будут, непременно будут потом...

Кто был инициатором прогулки - уже не вспомнить. Главное, что в тот солнечный день вдали от городов, но близ развалин полутысячелетней давности им было весело.

Канул в вечность и тот момент, когда шутливая борьба Тессетена с Алом перешла вдруг в поединок - "а кто лучше?!". Его, быть может, помнил Нат, потому что он тогда перестал вдруг кувыркаться с ними вместе и отошел к наблюдавшим на боем Ормоне и Танрэй.

Астрофизик и экономист швыряли друг дружку по-всякому: и при непосредственном контакте, и при леви-касании. Ал никогда не был прирожденным воином, и ему не суждено было им стать в каком-либо из будущих воплощений, но искусство его "куарт", отточенное за века, он хранил бережно, как дар. Сетен же осознавал, что в любое мгновение с ним может произойти то, что называется помрачением рассудка. И он перестанет чувствовать, что перед ним - противник понарошку. И он перестанет контролировать страшный внутренний резерв. И этот момент... о, ужас! он, кажется, наступает!.. Лицо с красивыми чертами, которые не может изуродовать даже обычная для борьбы, не подвластная никакому разуму, страсть, расплывается перед глазами... Лицо лютого врага. Убить!

Его отрезвил хохот Ала, которого он швырнул через бедро наземь и намахнулся, дабы покончить с ним навсегда... Легкий, заразительный смех любимчика судьбы. Тому не составило бы никакого труда, как всегда, вскочить на ноги, подобно кошке, и радоваться жизни на одном уровне с Тессетеном. Но он предпочел валяться в траве и, глядя на высокое солнце, хохотать неизвестно над чем. Сетен и тогда не понял, в чем дело, но был рад, что успел опомниться.

- Ты понимаешь, чем мы сейчас с тобой занимались?! Мы просто выпендривались перед нашими девчонками!..

Чем рассмешило его это тривиальное открытие, неизвестно, однако Нат в тот же момент подбежал к хозяину и положил умную морду ему на грудь. И Тессетен понял, чем опасен Ал - да именно тем, что он - любимец публики, великий лицедей, который будет увлеченно играть всю свою жизнь, никогда не подпуская истинного гнева (а, впрочем, и других иррациональных эмоций) к разуму. Он будет, если надо, биться в истерике, и только затем, чтобы в следующий момент остановиться и с любопытством посмотреть, чего он достиг, шокировав оппонента. А может быть, и вот так же посмеяться. Или с издевкой.

И все же тогда они опомнились сами... Теперь...

Ормона приподняла руки над головой и театрально пощелкала пальцами, изображая бурные овации. Затем - поднялась с трона:

- Это было замечательное представление, - она прошла мимо Ала и отвесила ему ледяной взгляд; мужа она не удостоила даже этим. - Надеюсь на бис... Когда-нибудь. Не сейчас. Когда нас будет поменьше...

И красавица неторопливо покинула славное общество.

Ал и Танрэй наконец-то беспрепятственно расхохотались. Тессетен же смог только криво улыбнуться.