Александр Рыжков - ФБР Страница 22

Обеденное солнце скрывалось в перине белых облаков, но от этого прохладней не становилось. Хотя Зиновий удовлетворённо отметил, что в шортах и майке гораздо проще переносить жару, чем в штанах и рубахе. Во дворе было безлюдно, если не считать пацана, который помчался наутёк, стоило ему присмотреться к лицу Градова. Ещё бы не помчаться, ведь недавно Зиновий выкрутил ему ухо за то, что сорванец обижал уличного кота…

Градов всячески старался удержаться, чтобы не оглянуться на место гибели Альберта Зарецкого. Но все старания напрасны. Голова сама повернулась и окинула беглым взглядом беседку, заросшую диким виноградом. Никого там не было. Зиновий невольно задался вопросом, сидел ли кто-нибудь на её скамье после несчастного случая?

Над дворовыми воротами всё так же висела выцветшая табличка: «Жить стало лучше, жить стало веселее!» Зиновий раньше особо не обращал на неё внимания. Вернее, обращал, но не задумывался над содержанием. Лучше, веселее… Может, людям на пенсии и веселее, и где-то даже лучше, но, чёрт возьми, что за бред?! Упадок экономики города Н, десятилетиями не прибираемые улицы, печальные скелеты когда-то мощных судоремонтных заводов, зияющие канализационные ямы, ведь их крышки давно сдали на металлолом… Город умирал. Вернее, он уже умер, а сейчас разлагался. И пока плоть вся не съедена трупными червями и личинками, пока голые кости не желтеют на беспощадном солнце — люди ещё живут здесь. Те, кто не смог вырваться в столицы или более удачливые города, чем их родной.

Зиновий содрогнулся от своих мыслей. Клубок наконец-то распутался, блюдо мыслительных процессов дошло до съедобной кондиции. В бедах города Н виноваты дагонцы! Ну да, кто же ещё? Дагонцы, со своим байганом. До их появления город процветал! Промышленность росла, улицы были чисты, дороги целы, а вместо полыни и прочих сорняков росли каштаны, клёны, акации и тополи.

Байган на корню изменил всё. Заработанные деньги люди тратили на него. Он приносил облегчение и радость, свободу от повседневной рутины… Но цена этой свободы не заставила себя долго ждать. Дагонцы один за другим скупали заводы, фабрики, рестораны, магазины… Они скупали всё. И люди продавали.

За деньги — люди готовы продать всё.

Такие промышленные города, как город Н — просто не интересны дагонцам. Им не нужны газотурбинные двигатели пятого поколения или многотоннажные судна с подводными крыльями. Им нужно продавать байган, а заодно скупать всех и вся. Подчинять экономику своим и только своим потребностям.

Заводы закрылись, улицы опустели.

В городе по-настоящему живыми остаются только фабрики упаковки, пневмотрассы транспортировки и магазины байгана. Всё остальное: школы, университеты, больницы, милиция, продуктовые магазины, парикмахерские, кинотеатры и прочее — нужны лишь для того, чтобы люди продолжали жить и как-то зарабатывать деньги. Чтобы потом тратить их на байган…

Но не слишком ли Градов много на себя берёт? Пусть об этом думают политологи, историки, крупные шишки из крупных городов, но уж точно не скромный учитель средней школы города Н. Что Зиновию нужно для счастья? Дотерпеть до пенсии. По возможности не давать стрелке настроения падать в красный сектор (не говоря уже о чёрном). А то, что его любимый город медленно доживает последние годы — так это разве удивительно? Простой закон эволюции (привет от дедушки Дарвина), только не в видовом понимании, а в понимании целостной экосистемы.

Город Н — открытая экосистема, которая не выдержала внесённых в неё составляющих. Мир изменился. И под эти изменения смогли подстроиться самые сильные, самые хитрые, самые живучие… Разве Зиновий виноват в том, что город Н не смог устоять? Разве виноват, что всё бездумно распродали, разворовали, растранжирили — просрали, в общем? Зиновия никто не спрашивал, хочет он, чтобы судоремонтную верфь продали дагонцам, которые потом дали отмашку местной голодьбе и босоте растянуть уникальные монтировочные краны на металлолом. Мнение Зиновия никого не интересовало, когда крытый ледовый каток превратили в морозильный склад сырья для изготовления байгана. И уж тем более на точку зрения Градова делящей верхушке было наплевать, когда закрыли детские сады, часть школ, институтов и театров, чтобы переоборудовать их здания в конвейерные цехи по упаковке, маркировке и перевязке байгана.

А что здесь такого? Кто что мог — то и продал, а сам с приятно греющим душу счётом в банке пустился на поиски нового дома. В Нью-Йорке, к примеру, Москве, Токио, Пекине, Берлине, Лондоне, Ханое, Каире, Хараре, Пхеньяне, у чёрта на куличках или ещё где. Некоторые, самые утомлённые земной обыденностью, перелетели в Дагонск-1 — первый и пока единственный город, возведённый на реголите Луны.

Постройку лунного города инициировали дагонцы и изначально планировали его как укромный уголок для представителей своей расы. Но после того, как последний жилой модуль был смонтирован, планы резко изменились. Уж слишком много людей, снедаемых любопытством и желанием новых впечатлений, захотели поселиться на Луне. Дагонцы не стали препятствовать. Почему бы и нет? Если человек хочет впечатлений, он их получит! Цена за поселение в Дагонске-1 была установлена даже не лунная, а воистину космическая! И, несмотря на это, находились желающие платить.

Не мудрено, что в результате совместной жизни людей и дагонцев то тут, то там начали появляться полукровки.

Зиновию надоело думать. Жарко… К тому же, подобные мысли опасны. Особенно для людей, которые без байгана свою жизнь смутно представляют. А это две третьи жителей Земли.

Не кусай руку кормящую…

За прилавком когда-то красной палатки с таинственной надписью «Якість маківок і хал — краща усяких похвал!» с обиженным видом сидел мордоворот. В надписи сложно было не заметить коррективы, нацарапанные гвоздём. Самая приличная из которых была в слове «хал», где поверх «а» было криво нацарапано «у», а поверх «л» — одиннадцатая буква алфавита. Остальные коррективы вызвали праведное недоумение. Таких форм и сочетаний ругательств Градову не довелось встретить за все годы педагогической деятельности. А встретить ему довелось немало…

Мордоворот глядел в одну точку, что располагалась между древним, как мир, беляшом и чёрствым, как сердце старой проститутки, пончиком. О чём думал мордоворот? Какие воспоминания снедали его? Кто, быть может, обидел его тонкую, ранимую, склонную к восхищению прекрасным душу? Расстраивала ли его хулиганская надпись гвоздём? И знал ли он руку, которая держала этот гвоздь в момент низкого морального разложения? И не была ли эта рука — его собственной?.. Нам не суждено это знать.