Александр Громов - Запруда из песка Страница 23

– Имманентный атрибут.

– Н-ну, это как-то не по-людски. Я же не диссертацию пишу.

– А тебе посконное надобно?

– Не совсем, но как бы… Понимаешь?

– Завсегдашний атрибут, – предложил я. – Или имманентный причиндал.

– Да ну тебя!

Я не могу читать служебные документы, что циркулируют в том департаменте, где служит моя супруга, – и совсем не потому, что не имею допуска (хотя как раз не имею). Просто у меня от этих текстов зубная боль.

– Отдохни хоть часок, – посоветовал я. – Сходи погуляй, погода что надо. Солнышко светит, в кустах птицы надрываются. Вернешься и сразу сообразишь.

– Некогда.

– Ты не поверишь – мне тоже.

Зря я это сказал. Женщину надо долго дрессировать, прежде чем ее реакция на самые обыкновенные слова станет адекватной. Ну что, казалось бы, тут такого – оба заняты. Ну и не надо мешать друг другу!

– Так… – сказала Настасья. – Узнаю́ Пяткина. Трое суток отсутствовал, вернулся – и сразу ему некогда!

– А что? В чем проблема-то?

Она поднялась со стула и уперла руки в боки.

– Мне отцепить значок – или так со мной поговоришь?

– Пожалуйста, – сказал я. – Только я думал, что уже все полезное тебе сказал. Насчет прогулки.

– Я тебе что, собачка? – вспыхнула Настасья. – Или мебель?

Никогда не слыхал, чтобы мебель делала моцион, но что спорить с женщиной, тем паче беременной? Неумное это занятие.

– Ты мне жена. Любимая, между прочим! И единственная: Устав не одобряет гаремов.

Она сразу смягчилась. Удивительным образом действуют на некоторых банальности! Я ведь и вправду люблю мою Настасью и с не меньшим нетерпением жду нашего первенца. Надо еще говорить об этом! Как будто и так не ясно.

А вот выходит, что нет. Странно.

И я задвинул все проблемы в ближний регистр памяти. Прошло четверть часа. Не ваше дело, чем мы занимались. Я груб? Возможно. Упускаю случай привлечь дополнительное внимание к моему рассказу? Что ж, не стану спорить. Но только это действительно не ваше дело и никак вас не касается, уж не обижайтесь.

– Пяткин, – сказала мне жена, хоть и знала, что я терпеть не могу, когда она называет меня по фамилии, – а ты все-таки человек…

Я фыркнул.

– Поздравляю тебя с этим открытием!

– Нет, серьезно. Я начала думать – машина. Хорошо смазанный агрегат большого механизма.

– Если честно, то плохо смазанный. Или некондиционный.

– М-м? – чутко отреагировала жена. Все-таки по части интуиции мы всегда будем проигрывать женщинам. – У тебя что, проблемы? В глаза смотри. Ты опять ввязался в какую-нибудь историю?

– Ерунда, справлюсь. – Я пренебрежительно махнул рукой, но, конечно, Настасью не обманул.

– Я так и знала!

– Что ты могла знать?

– Не «что», а «кого»! Тебя. С тобой не соскучишься: то одна неприятность, то другая…

– Жизнь – это борьба, – изрек я. – Естественное занятие мужчины. А что есть женщина?

– Ну-ну, просвети меня, – сказала Настасья. – Вдруг я не знаю?

– Знаешь. Сохраняющее начало. Фиксатор. Тыл. Мужчина добывает мамонта и падает с кручи, пытаясь дотянуться до куска обсидиана, годного на поделки…

– Воюет, – поддела жена. – Сам шею не сломит, с кручи твоей упав, так сделает из того обсидиана наконечник копья и проткнет кому-нибудь живот…

– Ну и проткнет… Не перебивай! Главное – что? Мужчина добывает, женщина – сохраняет. И цивилизует, между прочим! Да-да, я не зазнался. Без вас мы в два счета впадем в скотство. Но дай вам волю и власть с толикой комфорта – и мы перестанем двигаться вперед. А зачем? И так ведь хорошо. Уют, дети, спокойствие, маленькие житейские радости. А только это всегда плохо кончалось, что какой-нибудь древний Чатал-Гуюк возьми, что Советский Союз! Размывается цель, нет смысла переть вперед, надрываясь под тяжестью ноши, незачем крушить препятствия перед собой – и все рушится. По-разному, но рушится обязательно. Хорошая перспектива для Экипажа? Нет, ты скажи, это для нас?

– Цель, значит… – вроде бы раздумчиво проговорила Настасья, но не провела меня, Я знал: сейчас она врежет. – Ну и какая у Экипажа цель, кроме поддержания дисциплины и работ по благоустройству отсеков? Куда Экипаж ведет свой корабль?

– Я думал, ты знаешь… В точку, находящуюся в созвездии Геркулеса вблизи границы с созвездием Лиры. Апекс Солнца…

– Угу. А зачем Экипаж ведет туда корабль? Какая в том цель? Конечной цели ты, конечно, не знаешь, так назови хотя бы промежуточную.

– Конечную цель я как раз знаю, – возразил я. – Освоение Галактики. Превращение человечества в доминирующую форму живой материи – хотя бы для начала в пределах Млечного Пути. Задача на ближайшую тысячу, тире, десять тысяч лет. Извини, с курсом движения корабля эта цель никак не связана, ну да и ладно. Не больно-то и хотелось.

– Летим туда, не знаю куда, – усмехнулась жена. – То есть знаем куда, но не знаем, зачем именно туда. Так?

– Тебя учили, что путь к достижению цели бывает важнее самой цели?

– Меня много чему учили…

– А ты не наблюдала, что в Экипаже даже самому унылому меланхолику жить хочется?

– Не наблюдала.

– А я…

– И ты не наблюдал. С чем ты можешь сравнить то, что тебе видно сейчас? Тебе что, семьдесят лет? Ты лично помнишь доэкипажные времена?

– Ну, лично не лично, а по документам той эпохи…

– Историк! – насмешливо сказала жена. – Помог бы мне хоть иногда в работе, раз уж ты такой гуманитарий!

– Я не историк. А гуманитарием ты меня больше не обзывай, это грязное ругательство. Какой я тебе гуманитарий?

– Что-что?

– А то! Кстати, насчет меланхоликов – посмотри суицидальную статистику, она не секретная.

– И ты ей веришь?

– Верю, – сказал я убежденно. – Не вижу причины врать в таких вещах. Люди не слепые.

Настасья замолчала, но вид ее говорил: «Переспорить ты меня, конечно, можешь, но убедить – это дудки». Знаю я эти женские штучки и терпеть их не могу. Взялась спорить, так либо защищай свою позицию до конца, либо честно признай поражение. Мало ли, что я напорист и очень не люблю проигрывать! И что? Или развивай в себе те же качества, или вообще не лезь в спор с тем, кто умнее.

Только минут через десять до меня дошло, что я зря нервирую жену, – в ее положении нужен душевный покой, щадящие нагрузки и радостные эмоции.

И ровно через десять минут Настасья произнесла:

– На твоем месте я не очень верила бы тому, что лежит в открытом доступе…

– Почему? – Я даже вздрогнул, потому что думал уже совсем о другом.

– Без комментариев.

Сказала, как отрезала. Я с любопытством уставился на жену, но без толку – она уже прикусила язычок. Видимо, и так разгласила больше, чем следует.

Хм. С одной стороны – логично. Не все попадает в открытый доступ, а кое-что должно специально искажаться, чтобы затруднительно было восстановить целое по его части. На то и существует департамент информации, то есть я толком не знал, но догадывался, что без специального подразделения в его структуре не обойтись. С другой стороны, данные, которые я до сих пор черпал из открытого доступа, обычно меня не подводили.

Ну-ка, ну-ка…

Я устроился в спальне и, задействовав комп, прижал палец к папиллярному идентификатору, после чего ввел еще мой личный пароль. Сорокин мог лишить меня доступа, однако я предполагал, что он этого не сделал и в ближайшее время не сделает. Скорее он поднял бы на новый уровень доступа ту часть своей команды, которая осталась ему верна. Но мне должно было хватить и моего уровня.

Я работал до глубокой ночи. Пришла Настасья и согнала меня с кровати, но не упрекнула ни в чем и не вспомнила насчет ужина, который я так и не приготовил. Наверное, пожевала чего-нибудь сама. В некоторых отношениях моя жена – чистое золото. А еще говорят, что у беременных не та психика! Может, и не та, но поняла ведь моя любимая, что я занят и увлечен до предела! Поняла – и не обиделась на невнимание, и не взревновала. Ну просто Лизанька номер два, честное слово! Кое в чем даже лучше. И ничего удивительного: на женщине с другим характером я просто не женился бы.

Перебравшись на кухню, я продолжил изыскания. Способ был прост: пользуясь допуском, я брал какой-либо факт из жизни Экипажа, выбирая самые скандальные, и сравнивал действительность с ее отражением в общедоступных средствах информации. О работе СМИ я имел некоторое представление – во-первых, от жены, а во-вторых, из спецкурса для офицеров Экипажа. Голая правда – слишком острое блюдо и может вызвать изжогу. К тому же правда чаще всего скучна и, как минимум, требует эмоциональной окраски – это если нечего скрывать. Или некоторой коррекции, когда есть что скрывать. Иногда она требует полного молчания, а иногда наоборот – шума на пустом месте в качестве отвлекающего маневра. Конкретные методы могут быть очень изощренными, но азы просты как дважды два.

Моя задача заключалась в следующем: попытаться отличить искажения информации, предназначенные для людей, от искажений, предназначенных для чужих. Я верил, что моя квалификация достаточна для данной работы.