Аркадий Стругацкий - Страна багровых туч. Глиняный бог Страница 23

Зеркало… Тончайший слой волшебного вещества, которое в природе, вероятно, существует только в недрах самых плотных звезд, неимоверными ухищрениями нанесенный на полированный металл. Быкову показалось, что он ощущает на своем лице слабый, едва заметный ток тепла. Но он знал, что зеркало остается холодным даже во время работы фотореактора. Вот из этой черной дыры в центре вогнутой поверхности на высоте десяти—пятнадцати метров брызжет струя раскаленной плазмы, и там, где он, Быков, стоит сейчас, начинается сумасшедшая реакция синтеза голых ядер. Быков нервно передернул плечами и поспешно вышел под открытое небо. Может быть, впервые в жизни он по-настоящему понял, какие огромные силы подчинил и поставил себе на службу человек.

Что-то застрекотало наверху, и Быков увидел большой вертолет с красными крестами на боках, проплывающий над “Хиусом”.

— Оперативность прежде всего, — пробормотал Юрковский. — Но почему они не выходят?

Как бы в ответ на его слова, неожиданно между двумя реакторными кольцами — так назывались башни-колонны — у кромки корпуса открылся круглый люк, и в нем появилось бледное, улыбающееся лицо.

— Вася! Ляхов! — заорал Спицын, подпрыгивая и размахивая руками.

— Здравствуй, Богдан! Здравствуйте, Николай Захарович! Привет, товарищи!

— Да вылезайте вы, бродяги межпланетные! — сипло рявкнул Краюхин. — Что вы там возитесь, Ляхов?

— Сию минуту. Санитарная машина есть?

— Вот она. — Спицын махнул рукой в сторону приземлившегося вертолета, от которого бежало к ним несколько человек в белых халатах.

Из люка с металлическим лязгом выпала гибкая лестница.

— Принимайте больного! — крикнул Ляхов.

На четырех прозрачных тонких шпагатах осторожно спустили в гамаке человека, закутанного в простыни. Быков принял его на руки и с помощью санитаров уложил на носилки. С удивлением и жалостью он увидел, что по лицу больного текут слезы.

— Земье, — прошептал больной. — Земье, модре небо… синее…

— Да-да, товарищ Дивишек, Земля! — Краюхин наклонился над ним. Теперь все будет хорошо. Через несколько часов будете в Москве, подлечитесь, а там домой, на отдых.

— Декую, соудругу…

— Передайте распоряжение, — обратился Краюхин к врачу, — чтобы больного немедленно — то есть после оказания ему помощи нашими средствами — отправили на моем самолете.

— Слушаюсь, Николай Захарович.

Тем временем Ляхов и его двое спутников тоже сошли на землю. Наскоро поздоровавшись с товарищами, они подошли к носилкам.

— До свидания, Ян! — сказал Ляхов. — Поправляйся — и снова за работу, дружище!

Худощавая круглолицая женщина в просторном комбинезоне ласково погладила чеха по щеке:

— Выздоравливайте скорее, товарищ Дивишек. Привет вашей семье.

— Декую, соудругу… Спасибо, спасибо, — бормотал Дивишек, пожимая их руки худыми пальцами. — Очень много спасибо!

Все молча проводили глазами улетающий вертолет. Ляхов взглянул на просветлевшее небо, на неясные очертания далеких холмов и слабо улыбнулся.

— Вот и снова на Земле, — сказал он. — Снова дома… Но какая машина, друзья мои! Какая машина!

— Погодите, товарищи… — Спицын схватил Ляхова за плечо и подвел его к круглолицей женщине. — Чокан, встань слева от Веры, пожалуйста…

Третий член экипажа, высокий молчаливый казах, нахмурился:

— Опять снимать будешь?

— Да-да…

Спицын попятился, не спуская с них глаз, достал из кармана миниатюрный киноаппарат и, присев на корточки, заснял несколько метров.

— Довольно! — сердито сказал Краюхин. — Немедленно в машину — в город и отдыхать! Без разговоров! Разговаривать будем вечером.

— Одну минуту, Николай Захарович… — Ляхов повернулся к Быкову. — Если не ошибаюсь, вы новый член экипажа?

— Да, познакомьтесь, — спохватился Краюхин. — Быков Алексей Петрович. Химик, инженер-ядерник, водитель. Василий Семенович Ляхов пилот… Верочка, идите сюда. Вера Николаевна Василевская — штурман. Чокан Кунанбаев — бортинженер.

Быков и ляховцы обменялись рукопожатиями.

— Так, — сказал Краюхин. — А теперь — в город!

— Вечером увидимся, — ласково кивнул Быкову Ляхов.

— Мы с вами, Анатолий Борисович, останемся на часок здесь, обратился Краюхин к Ермакову. — Осмотрим “Хиус”. Вы тоже, Быков. Кстати, поговорим с начальником группы обслуживания. Вон он катит… Остальные свободны.

По полю к “Хиусу” ползла вереница машин — полугусеничные грузовики, тракторы, подъемные краны на колесах.

— Скажите им, пусть обратят внимание на третий реактор, — сказал Чокан. — Особое внимание! Что-то релейная система барахлит… Да ладно, завтра сам скажу.

Они уехали, и Быков с бьющимся от волнения сердцем полез вслед за Краюхиным и Ермаковым по гибкой, но прочной лестнице. В кубической камере, куда открывался люк, Краюхин сказал:

— Здесь тамбур — кессон — для выхода в безвоздушное пространство или в среду с ядовитой атмосферой. Тесновато, так?

— Да нет… ничего как будто, — нерешительно пробормотал Быков.

— Тесно, тесно! — брюзгливо проворчал Краюхин. — Многого не рассчитали, когда проектировали. Вот начнем разгружаться и грузиться увидите. Придется пропустить десятки тонн груза через три таких вот игольных ушка. — Он ткнул пальцем в сторону люка. — В самом корабле и того хуже, так. Переходы узкие, перегорожены переборками с комингсами.

— С точки зрения герметичности и безопасности от метеоритов это дает большие преимущества, — заметил Ермаков.

Они прошли камеру и стали подниматься по гофрированным ступенькам ярко освещенного коридора.

— Термоядерная ракета — дело, так сказать, новое, — говорил Краюхин. — Многих ее возможностей и преимуществ не учли, проектировали по старинке, как обычные ракеты. Рутина, ничего не поделаешь… А вот здесь начинается новое…

Краюхин толкнул тяжелую стальную дверь, и они оказались в обширном помещении, заполненном незнакомыми Быкову приборами и распределительными щитами.

— Здесь рубка, — сказал Краюхин. — А там, — он указал на стену напротив входа, — за титановым кожухом находится сердце “Хиуса” — фотореактор. Специальное устройство создает поток плазмы, поток голых тритонов, ядер сверхтяжелого водорода, который крошечными порциями, по нескольку тысяч порций в секунду, выбрасывается вниз. Мощное электромагнитное поле, образуемое пятью соленоидами над реакторными кольцами, резко тормозит комочек плазмы, в результате чего в нем начинается термоядерная реакция. Точка торможения находится в фокусе параболического зеркала — нижней поверхности корпуса “Хиуса”. Плотный поток фотонов, нейтронов, ядер гелия и непрореагировавших тритонов бьет в зеркало и создает огромную тягу… Конечно, — добавил Краюхин, помолчав, — не будь слоя “абсолютного отражателя”, корпус корабля мгновенно, так сказать, прогорел бы насквозь. Первый “Хиус” сгорел потому, что где-то был нарушен этот защитный слой.