Зиновий Юрьев - Люди и слепки Страница 23

Она перекрестилась и тихонько поднялась на второй этаж. Третья комната слева. Так и есть, отблеск адского пламени сочится из-под двери, желтый, фосфорный, и серой тянет.

Осторожно – сатана хитер, ох как хитер! – она открыла дверь и вошла в комнату. На столике у изголовья горел ночничок. Вот он, враг! Ишь ты, глаза открыл.

– Это вы, сестра? – спросил Оскар Клевинджер. Голос у него был совсем не сонный, и чувствовалось, что он не спал. – Сколько времени? А я, знаете, свое детство вспомнил, всякие глупости. – Оскар заметил воскресное платье Изабеллы. – Что это вы так разоделись?

Изабелла Джервоне не отвечала и смотрела на него странным и пустым взглядом. А может быть, ему просто почудилось в слабом свете ночника. Он чувствовал, как нарастает в нем тревога. Что с ней, почему она пришла ночью в этом дурацком платье и молча глазеет на него?

– Сестра, – он хотел сказать построже, но голос его дрогнул, – что с вами, ответьте! – Боже, надо позвать кого-нибудь. Он поднял руку, чтобы нажать на кнопку, но Изабелла бросилась вперед и упала на него. Его пронзила острая боль, и он на мгновение потерял сознание, а когда пришел в себя, почувствовал на шее сильные руки.

– Попался, враг человеческий! Изыди, сатана, погибни!

Оскар напрягся изо всех сил, пытаясь столкнуть с себя жаркое, бормочущее чудовище, боль взорвалась в нем фейерверком. И вдруг им овладело глубокое спокойствие. «Оказывается, – пронеслось у него в голове, – и не надо было мучиться, и не так все страшно…»

Когда она отпустила его, он уже не двигался. Она посмотрела на него и увидела, что ее Лопо спит.

– Тс-с, – прошептала она, – только бы не разбудить малыша. Вылететь бы птичкой из окошка, чтобы не проснулась крошка. – Она улыбнулась кроткой, удовлетворенной улыбкой, поправила одеяло на кровати, подошла к окну и распахнула створки. Бесшумно вспыхивали далекие зарницы, будто кто-то без устали все чиркал и чиркал по небосклону спичкой и не мог зажечь ее. Наконец-то ушла духота и потянуло ночной прохладой.

«А если подняться повыше, – подумала Изабелла, влезая на подоконник, – так там, наверняка, еще прохладнее».

Она шагнула в бархатную темноту.

Телефонный звонок вплелся в его сон, какое-то мгновенье жил в нем, потом взорвал его. Доктор Грейсон взял трубку и, пока подносил ее к уху, уже понял: что-то случилось.

– Доктор Грейсон, – послышался испуганный голос Халперна, – простите, что я вынужден был…

– Не морочьте мне голову, что случилось?

– Оскар Клевинджер…

– Что Оскар Клевинджер? Умер? – Доктор Грейсон еще контролировал свой голос, но чувствовал, что вот-вот раскричится.

– Его… задушили.

– Что вы несете? – крикнул Грейсон, но он уже знал, кто задушил, знал, что сделал ночью чудовищную ошибку, когда к дому пришла обезумевшая Джервоне. Надо было немедленно вызвать охрану… Почему, почему это должно было случиться именно так? Почему?

– По всей видимости. Изабелла Джервоне. Ее нашли под окном комнаты Оскара Клевинджера. Перелом основания черепа. Еще жива, но безнадежна. Без сознания.

– Кто знает о случившемся?

– Я, дежурный офицер охраны и дежурный врач.

– Ни слова никому. Сколько сейчас времени?

– Три часа ночи.

– Где мистер Клевинджер?

– В гостевом коттедже.

– Хорошо, ждите меня.

Он положил трубку и начал одеваться. На мгновение ему пришла мысль, что все это лишь дурной сон и стоит снова улечься, как весь этот кошмар растает в темноте. Нет, не растает. Ему вообще не везет. Ни в чем. Все неприятности, какие только могут выпасть на долго человека, обязательно достаются ему. С самого детства. С отца. Улыбки никогда не видел он у отца. Ни он, ни брат. Прям, строг, сух. Обращение – «сэр». Забудешь – удар. Тыльной стороной руки по губам. Не очень больно. Очень страшно. Хныкающая, забитая мать…

Из шкуры всегда лез, чтобы заслужить похвалу отца, но так никогда ее и не слышал. До самой смерти отца. И в гробу он лежал кислый, недовольный.

И такую радость избавления почувствовал тогда у гроба, что и сейчас, столько лет спустя, нестерпимый стыд наполнял его, когда вспоминалась эта бесстыжая, звериная радость.

Доктор Грейсон одевался и постепенно начинал осознавать, что ему действительно крупно не повезло. Это было предчувствие непоправимой катастрофы. Генри Клевинджер не даст ему житья. Единственный сын… Наследник. И если бы просто умер… А то задушили… Разве что скрыть? Вряд ли получится…

Почему он не приказал задержать эту свихнувшуюся бабу? Почему раньше не устроил ей встречу с муравьями? Ведь догадывался, что выучила своего выкормыша. И этот кретин Дики. Потрачен месяц на промывание мозгов, воспитал, кажется, хорошего работника. Почему он до сих пор не смог ничего раскрыть? Помон, называется… Ничего, покормит муравьев, поймет, как надо было работать… Поздно, поздно. Строил, создавал дело всей жизни, весь гений свой вложил в Нову, и теперь одна взбесившаяся дрянь поставила все под угрозу…

Когда он много лет тому назад почувствовал, что вот-вот перешагнет границу тогдашней биологии и окажется в неведомой земле, где никто еще не был, первым его ощущением была ненависть. Как они все накинутся на его открытия, как будут урчать, отрывая от них кровоточащие куски. Гиены, шакалы… Корректные, респектабельные гиены и шакалы. А за ними ринутся орлы-стервятники в судейских мантиях, сутанах. «Как? Жизнь в пробирке? Священная жизнь?!»

И он ушел из науки. Скрылся, исчез. Кое-кто покачал головой: «Да, жаль, из молодого человека, кажется, кое-что могло получиться…»

Кое-что… Их трусливые, высохшие в университетских интригах мозги взорвались бы, если бы они узнали, чего он достиг. Но не для них. Не-ет, не для них. Не для науки. Себе, для себя. Здесь все создано им. Здесь каждый атом отобран, просмотрен и одобрен им. Джеймсом Грейсоном. Крикливую и неверную суетную славу он променял на четкий, организованный мир Новы. И дело не только в миллионах, которые ему платят. Он бы согласился не получать ничего, лишь бы жить в четком, совершенном мире, который вращается вокруг тебя, когда ты – Закон, ты – центр, ты – начало и конец. Маленький островок порядка в море энтропии. Он, Грейсон, в центре. Помощники. Охрана. Врачи. Покровительницы. Сестры. Рабочие. Слепки.

И вот теперь все под угрозой. А ведь, казалось, эта Джервоне всегда смотрела на него восторженно-преданным взглядом, который он так ценил. Нет, не только словам, и глазам доверять нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя…

Он подошел к Первому корпусу. Дежурный офицер поздоровался с ним, Грейсон не ответил и быстро поднялся на второй этаж.

Халперн, казалось, похудел за ночь. Щеки его обвисли, глаза сделались больше, и вместо обычного сонливого покоя в них жил ужас пойманного в капкан зверя.