Роберт Силверберг - Лагерь Хауксбилль Страница 23

– Я не вижу здесь никакой связи.

– Дело вот в чем, – сказал Латимер. – Будучи знаком с ним всего один вечер, я все же выработал мнение о Ханне. Такое мнение могло бы сформироваться у любого параноика. И если ты считаешь, что я чокнутый, то ты скорее всего не примешь в расчет то, что я о нем скажу. Поэтому я хочу прежде всего знать, считаешь ли ты меня нормальным.

– Я не считаю, что ты чокнутый. Так что ты о нем думаешь?

– Он шпионит за нами.

Барретт с огромным трудом подавил в себе взрыв дикого хохота, который, он это знал, разобьет вдребезги хрупкое чувство собственного достоинства Латимера.

– Шпионит? – небрежно произнес он. – Дон, ты, наверное, имеешь ввиду что-то другое. Как можно здесь шпионить? Ведь если бы даже среди нас завелся шпион, как и кому он передаст свои наблюдения?

– Не знаю, – ответил Латимер. – Но он задал мне вчера вечером миллион различных вопросов: о тебе, о Квесаде, о некоторых больных, вроде Вальдосто. Он хотел знать буквально все.

– Ну и что из этого? Нормальное любопытство новичка, пытающегося узнать, кто его окружает.

– Джим, он делает заметки. Я наблюдал за ним, когда он решил, что я заснул. Он сидел два часа, записывая мои ответы в маленькую книжечку.

Барретт нахмурился.

– Может быть, Ханн собирается написать о нас роман?

– Я серьезно, – сказал Дон. – Вопросы, заметки, и сам он такой скользкий. Попробуй-ка выпытать что-нибудь у него!

– Я пробовал и почти ничего не узнал.

– Вот видишь! Ты знаешь, за что его сюда сослали?

– Нет.

– И я не знаю, – воскликнул Латимер. – Политические преступления, сказал он мне, но при этом напускал чертовски много тумана. Он, похоже, вроде бы даже не знает, что представляет собой нынешнее правительство. Я не сумел обнаружить никаких твердых философских убеждений у Ханна. Ты же не хуже меня знаешь, что лагерь «Хауксбилль» – это выброшенные на свалку революционеры, агитаторы, подпольщики и прочая подобная дрянь, но у нас здесь никогда не было никаких других узников.

– Я согласен, что Ханн – это загадка. Но в чью пользу он может здесь шпионить? У него нет возможности пересылать свои донесения, если он правительственный агент. Он заброшен сюда навечно. Так же, как и мы все.

– Может быть, его сослали присматривать за нами, чтобы мы не могли найти какой-нибудь способ бегства отсюда. Может быть, он доброволец, который отдал жизнь в двадцать первом столетии, чтобы очутиться среди нас и расстроить то, что мы здесь можем затеять. Что-то вроде фанатика, добровольного мученика на благо общества. Я уверен, ты знаком с людьми подобного сорта.

– Да, но…

– Возможно, они опасаются, что мы изобрели перемещение вперед по времени, или того, что из-за нас может нарушиться положенная последовательность эволюционных событий, либо еще чего-то. Вот Ханн и явился к нам, чтобы предотвратить любую опасность деятельности прежде, чем она превратится в нечто реальное. Например, возьмем хотя бы мои исследования в экстрасенсорной области, Джим.

Барретт ощутил острый приступ тревоги. Он увидел, насколько близко к паранойе подошел Латимер. За несколько спокойно произнесенных фраз он проделал путь от осмысленного выражения вполне оправданной подозрительности к болезненному страху перед тем, что там, наверху, собираются удушить в зародыше возможность бегства отсюда, которую он, Латимер, вот-вот готов осуществить.

Как можно более спокойно он сказал Латимеру:

– Я считаю, тебе не следует беспокоиться, Дон. Ханн на самом деле человек странный, но он здесь не для того, чтобы доставить нам неприятности. Там, наверху, уже сделали все, что было в их силах, чтобы нагадить нам. Если только еще верны уравнения Хауксбилля, то мы совершенно точно не можем доставить кому-нибудь ни малейших хлопот. Так зачем же тогда жертвовать человеком, призванным шпионить за нами?

– И все же ты будешь за ним приглядывать? – спросил Латимер.

– Ты и так знаешь, что буду. И не колеблясь дай мне знать, если Ханн совершит еще что-нибудь экстраординарное. Ты находишься для этого в наиболее выгодном положении по сравнению с остальными.

– Я буду наблюдать, Джим. Мы не можем терпеть шпиона в своей среде. – Латимер поднялся и приветливо улыбнулся Барретту, словно ни о какой паранойе не могло быть и речи. – Грейся на солнышке, дружище, – сказал он.

Он стал подниматься по тропе. Барретт следил за ним, пока тот не оказался на самом верху, превратившись в крохотную точку на фоне каменного склона. Посидев еще немного, Барретт подобрал костыль, встал, посмотрел, как вокруг костыля в волнах прибоя кружат какие-то мелкие ползающие существа, затем повернулся и начал затяжной, медленный подъем назад, в лагерь.

8

Барретт не знал точно, когда это произошло, но как-то они перестали думать о своей деятельности как о контрреволюционной и теперь считали себя революционерами. Эта семантическая смена произошла в начале девяностых годов, постепенно и незаметно. Несколько первых лет после событий восемьдесят четвертого-пятого годов синдикалисты называли себя революционерами, и это было верно, так как они свергли режим, продержавшийся более двух столетий. Однако вскоре синдикалистская революция утвердилась во всех общественных сферах, перестала быть революцией и сама стала режимом.

Поэтому теперь Барретт был революционером, а целью подполья стала Революция с большой буквы. Революция могла наступить теперь в любой день, любой месяц, любой год… Все это требовало тщательной подготовки, и, как только прозвучит Слово, поднимутся разбросанные по всей стране революционеры и…

Он не сомневался в истинности подобных утверждений. Пока еще. Он делал свое дело изо дня в день, надеясь, что укоренивший и теперь еще более уверенный в себе синдикализм рано или поздно падет.

Революция стала делом его жизни. Барретт легко и без всяких сожалений ушел из колледжа, так его и не закончив. Все равно колледж был заведением, в котором господствовали синдикалисты, и ежедневная массированная пропаганда приводила его в ярость. Он пошел тогда к Плэйелю, и тот дал ему работу. Официально Плэйель руководил агентством по найму на работу. Во всяком случае, это было прикрытием. В небольшой конторе в центральной части Манхэттена он подбирал кандидатов для участия в подпольной деятельности, хотя для видимости вел и настоящую работу по найму, разрешенную законом.

Джанет была его секретаршей. Время от времени сюда захаживал Хауксбилль, чтобы программировать компьютер агентства. Барретта взяли в качестве заместителя управляющего. Его зарплата была небольшой, но позволяла регулярно питаться и оплачивать тесную квартирку, в которой они жили с Джанет. Тридцать часов в неделю он занимался внешне невинной деятельностью по найму, освободив Плэйелю время для более деликатной работы в других местах.