Евгений Войскунский - Формула невозможного Страница 23

— А вы не забыли? Знаете, бывает…

— Нет.

— Где вы сейчас работаете?

— В диспетчерской.

— Нравится?

Она слабо улыбнулась («Уже лучше. Так сказать, лед тронулся. Лед тронулся, господа присяжные заседатели!»).

— Ничего? И все-таки оператором лучше. Так?

— Конечно. Но это временно, правда? Пока не разберутся.

— Надо полагать, — схитрил Валерий. Выбирая наказание, суд учтет неопытность обвиняемой. Но как раз поэтому ей запретят работать оператором. И правильно. Не всегда же взрывы кончаются так… Впрочем, об этом ни слова. Пусть обвиняемая успокоится… Теперь самое время.

— Кстати, если не ошибаюсь, вы говорили, что взрыв произошел очень скоро, сразу, как вы открыли вентиль… (это не очень «кстати», но ничего, сойдет).

— Нет, — она покачала головой. — Я успела закрыть оба вентиля, подошла к столу, взяла журнал…

— И температуру успели заметить?

— А как же! Все было по инструкции: температура сперва снизилась, потом стала повышаться.

— Не может быть! — не удержался Валерий. Вентили можно спутать, это бывает с каждым. Положишь спички в левый карман, а ищешь в правом. Но температура… Если бы температура понизилась, взрыва не было бы. Значит, она говорит неправду. Впрочем, еще одна проверка…

— Вы успели сделать запись в журнале? (он отлично знает: записи нет). Тогда, заметив ошибку, она растерялась. Конечно, у нее не хватило выдержки в такой момент делать в журнале фиктивную запись…

— Нет, я не успела…

Ясно. Сошлется на взрыв.

— Помешал взрыв?

— Не совсем… — она покраснела. — Я как — то так… задумалась. А потом это… и я испугалась.

Валерий не смог скрыть недоверчивую улыбку. Сразу почувствовал — зря, но было поздно.

Лицо у нее сразу замкнулось, потеряло выражение.

Будто кто — то задернул между ними тяжелую штору.

Нет, повторяла она. Нет, не помнит. Нет, не знает. Нет, не слышала. Левая задвижка, и все.

Штора. Попробуй раздвинь. Неужели один человек не может объяснить другому. Ведь ничего плохого он ей не желает. Даже больше, в сущности, он хочет ей помочь. Все это так, а сумей убедить…

Он пробовал. Многословно и путано, оперируя юридическими терминами, он доказывал, что еще ничего не известно. Что суд учтет все моменты: как объективные, так и субъективные. Что граница между небрежностью и казусом трудно различима…

— Можно уйти? — спросила она.

— Да, пожалуйста, — он вздохнул с облегчением.

Она дошла до двери, взялась за ручку и остановилась. Кто знает, о чем она думала. Может быть, ей казалось, что именно сейчас решается ее судьба. Еще есть возможность вернуться и заставить этого человека поверить, что она не виновата. А, может быть, ей просто было трудно переступить порог и остаться одной.

Время тянулось так долго, что Валерий подумал — не всерьез, но подумал: «А если она не виновата?»

— Вы к кому?

— К товарищу Левину. Я звонил утром.

— Так это вы, Крымов? А я, извините, решил, что к моей Ольге. У меня, знаете ли, редко бывают модные молодые люди. Входите, раздевайтесь.

Валерий снял куртку и остался в тенниске — одежда для июня самая обычная. Но хозяин был в коричневом костюме, в рубашке со строгими запонками, при галстуке.

— Пожалуйста, сюда.

Валерий очутился в окружении книг. Они закрыли стены так плотно, что черные, желтые, синие корешки казались рисунком на обоях.

— Эммануил Семенович, — хозяин церемонно поклонился. — Инженер в отставке.

Валерий растерялся.

— Крымов… То есть, Валерий Петрович…

— Значит, товарищ Крымов, — протянул эксперт. И неожиданно: — Прошу садиться.

Помолчали. Конечно, физиономистика — наука темная, но эта небольшая, слишком верткая голова, хитрые, глубоко посаженные глазки, и губы тонкие, длинные…

Левин закурил, сказал быстро, в одну фразу:

— Эксперт окончил осмотр, мнение составлено, перейдем к делу, чем обязан?

— Пришел к вам за советом.

Ответ, кажется, смутил эксперта. Он поерзал в кресле, загасил папиросу, зажег другую. Может быть, он ожидал, что новый следователь будет нападать на его заключение, и приготовился к отпору?..

— Пожалуйста, — сказал он наконец. — С удовольствием… А в чем, собственно, вопрос?

Валерий объяснил. Таирова упорно отрицает свою вину. В конце концов и у него появились сомнения. Он понимает, что это несерьезно, что сомнения дело сугубо личное… Именно потому он не пошел к прокурору, решил сначала посоветоваться с опытным человеком.

— Опытный… первый раз в глаза видит… — пробурчал Левин и улыбнулся. Неожиданно оказалось, что улыбка у него мягкая, а морщины у губ — усталые и добрые.

Хозяин заметил взгляд Валерия. Он поправил галстук, нахмурился. Сказал сурово:

— У нас нет оснований не верить Таировой. Согласимся: она говорит правду. Что это доказывает? Только то, что она искренне заблуждается. Вы же знаете, какие выкрутасы проделывает иной раз память.

— Знаю, — Валерий кивнул. — Но в данном случае… — Он начал пересказывать эксперту разговор с Таировой.

— Так… ясно, — Левин понял с полуслова. — Значит, этот спасительный для всех нас вариант с забывчивостью отпадает. Печально… Остается одно из двух: верить или не верить. Если не верить — все просто. А если верить…

— Вот именно.

— В пользу ее невиновности говорит любопытное обстоятельство. Таирова новичок, а по моим наблюдениям как раз новички в таких случаях ошибаются крайне редко. Для них каждый поворот задвижки дело святое… Ваши наблюдения, мои наблюдения… Субъективно. А взрыв, к сожалению, объективная реальность.

— Может быть, какие-то другие причины?

— Какие же? — холодно спросил эксперт. — Вы, товарищ Крымов, конечно понимаете, что, прежде чем писать заключение, я вместе с заводскими инженерами облазил установку, так что посторонние влияния — всякие инфразвуки, ультралучи и тому подобная фантастика — исключаются. Могу вас заверить, что из числа известных причин ошибка, названная в заключении, единственно возможная.

— А если там в установке произошло нечто неизвестное?

— Кому? — Эммануил Семенович откровенно фыркнул.

— Науке.

— Ох, и спешите вы, молодые, с выводами. Установки подобного типа эксплуатируются добрый десяток лет.

И вдруг явление, неизвестное науке! «Неизвестное науке» — это же очень серьезно, это же чрезвычайно! Не надо, дорогой Валерий Петрович, бросаться такими словами…

— Хорошо, не буду, — улыбнулся Валерий. — Подскажите, что делать. Не верить?

— Нет, этого я вам никогда не скажу. Наше поколение слишком хорошо знает, как это жить и не верить людям. Обязательно надо верить.