Альфред Ван Вогт - Вечный бой Страница 23

Модьун сказал, что удивлен их враждебным отношением.

— С каких пор стало преступлением быть знакомым с кем-то?

Человек-тигр помолчал.

— Ну… — протянул он с сомнением. Потом повернулся к людям-животным: — Что вы думаете, друзья?

— Он знаком с преступниками! — заметил человек-мышь.

— Да…

Человек-тигр пристально посмотрел на Модьуна — намного агрессивнее, чем раньше.

— Что вы на это скажете?

— Вы говорите, что они арестованы? — сказал Модьун.

— Да, конечно.

— Взяты под стражу?

— Да.

— Тогда их еще должны будут судить. Их вина пока не доказана.

Модьун вспомнил свое собственное появление в «суде» и быстро добавил:

— Они имеют право на судебное разбирательство в суде присяжных, равных себе — то есть вас. Дюжина ваших собратьев и судья в соответствующем суде в присутствии публики, то есть остальных из вас, выслушают свидетельские показания против обвиняемых и определят их вину.

Потом Модьун сделал паузу:

— В чем их обвиняют?

Никто не знал.

— Вам должно быть стыдно, — зло сказал Модьун, — обвинять кого-то, даже не зная, в чем его преступление.

Его собственная роль в неожиданном развитии событий стала более ясной.

— Друзья, — сказал он, — мы должны обеспечить честный суд над этими четырьмя, которые являются такими же простыми существами, как вы и я.

Они были только людьми-животными, к тому же глуповатыми. Им в наследство оставили идеальный мир, требовавший от них минимума усилий. В известном смысле, руководство, которое обеспечивали люди-гиены и нунули, было для них, вероятно, вполне подходящим: они чувствовали поддержку и имели пищу для размышлений. Чем-то занимались.

Модьун уже заметил, что на таких существ производило разительное впечатление то, что казалось им справедливым. Так случилось и теперь.

— Вы правы. Это как раз то, что мы собираемся выяснить.

Общий хор голосов немедленно выразил согласие. Люди-животные отвлеклись от Модьуна и стали горячо убеждать друг друга в обоснованности давно не используемых принципов справедливого судебного разбирательства.

При этом животные, находящиеся в комнате, разбились на маленькие, возбужденно беседующие группы. Кажется, никто не заметил, как Модьун направился к двери и, осторожно осмотревшись, вышел.

Он быстро пошел по коридору, взволнованный таинственным арестом своих друзей. Все же, по крайней мере, он был свободен и мог что-то предпринять.

Но он не знал, что именно.

«Моя проблема в том, что я философ».

Новым для него было, что он думал об этом, как о проблеме.

Долгое время он бесцельно бродил по кораблю. Сознание его помутилось. По мере того как усугублялось его внутреннее расстройство, он шел все быстрее и быстрее. Поймав себя на том, что почти бежит, Модьун сконцентрировался на этом аспекте.

Пока наконец еще раз не осознал… что на уровне тела любит этих четверых. И их затруднительное положение беспокоило его.

Он побежал.

Быстрее. Еще быстрее.

Он мчался. Его сердце зачастило, дыхание стало неровным; он отдавал себе отчет лишь в том, что сильные эмоции, связанные с несчастьями его друзей-животных, ускользали от его сознания. Он понял, что химическая активность определенных желез его выросшего тела гасила большую долю его умственной деятельности. Печально сознавать, что вещества, выделяемые железами в поток крови, и среди них адреналин, можно разогнать только мышечным усилием.

Пока он бежал, чувство, что он немедленно должен что-то сделать, исчезло.

Модьун снова стал философом и с улыбкой думал о серьезном проекте, о том, что он едва не был вовлечен в ничего не значащее для него дело.

Это была старая доктрина сторонника мира: нет конца безумствам вспыльчивых людей, поэтому нельзя позволять вовлекать себя в их свары и ссоры, нельзя отражать удары, нужно избегать эмоций.

Пусть гиены победят.

Легкая победа смягчает агрессоров. Правда звучит иногда неприятно, но если вы способны не дать втянуть себя в конфликт или, по крайней мере, сделать ваше участие минимальным, то лучше сохранить мир таким путем. Даже если нескольким существам причинят вред — все равно это лучше.

Вновь согласившись с основными аксиомами своих размышлений, Модьун перешел на шаг.

Теперь он был голоден. Он вошел в ближайшую из многочисленных столовых.

Сидя за едой, он наблюдал ту же сцену, что и утром: люди-гиены выстроились у каждого входа в огромный, заполненный людьми зал. Тот же самый высокопоставленный офицер почтительно подошел к нему и протянул документ.

Внешне документ очень напоминал повестку, полученную Модьуном на Земле. На мгновение Модьун ощутил сильный прилив тепла, возникший где-то у основания позвоночника. Модьун уже знал, что это ярость, и поспешно спросил:

— Что такое?

— Вы должны выступить в качестве свидетеля против четырех лиц, обвиняемых в том, что они нелегально провели на борт корабля человека, не имеющего разрешения. Суд назначен завтра на девять часов утра и будет проходить в помещении, указанном в повестке.

Не только каждое предложение, но и каждое слово, произносимое человеком-гиеной, звучало поразительно разоблачающе. Модьун реагировал на все произносимое, повторяя время от времени:

— О! О! О!

Неизменное «О!» выражало глубину постигшего его удивления и осознания.

Прояснилась тайна ареста. Очевидно, шпионы на Земле сразу взяли на заметку четырех друзей, потому что те были связаны с ним. И когда его, Модьуна, обнаружили на борту (несомненно, об этом доложил компьютер в столовой), кто-то понял, какую роль сыграли его друзья и кто помог ему попасть на корабль.

Трудно предугадать, чем может завершиться такой суд. Разумеется, хозяева нунули начали очередную из своих хитрых игр. В конце концов, все происходящее должно пролить какой-то свет на их тайную цель.

Офицер-гиена сказал вежливо:

— Меня просили обеспечить ваше выступление на суде в качестве свидетеля, как указано.

Модьун колебался. Но что ему оставалось делать? Он думал лишь о том, что вынужден дать негодяям возможность делать все так, как они хотят. Победив без борьбы, они должны будут успокоиться… Таковы были его философские аксиомы.

Но Модьун помнил и то, к чему призывал людей-животных часом раньше. Хотя обвинение не казалось ему слишком серьезным и, вероятно, было лишь частью большого плана, направленного против него лично, он задал решающий вопрос:

— Состоится ли суд с присяжными и судьей?

— Да.

— Вы уверены? — настаивал Модьун. — Вы понимаете, что это значит?