Герберт Циргибель - Иной мир Страница 23

Нанга смущенно сносила этот поток поучений и жалоб. Она была готова услышать упреки, касающиеся ее отношений с Седриком, но не ожидала этой эмоциональной вспышки. Таким образом Анне компенсировала свое личное недовольство, которое исключало всякое подозрение, что она просто ревнует.

— Я знаю, что в таких вопросах Вы придерживаетесь другого мнения, — продолжила Анне, — но это Вас не оправдывает в том, что Вы проталкиваете Седрика на ничтожную роль современного героя. В любом случае, у меня иное представление о геройстве. И мне кажется жутким, когда люди видят на звездном небе лишь физические единицы, когда их дрессируют накапливать информацию во время страшных экспериментов, даже вещи, которые им на самом деле чужды, стихотворения, картины, концерт для скрипки, когда красота для них лишь однообразное движение в пространстве или точность кварцевых часов. Есть занятия получше, чем забивать себе голову формулами и измерять в космическом пространстве число элементарных частиц на кубический сантиметр или ставить рекорды по пребыванию в невесомости. Но вы же все такие прогрессивные, и кто мыслит по-другому, считается в вашей среде реакционером. Но что до меня, думайте обо мне, что хотите.

Анне произнесла последние слова с задумчивой интонацией. После паузы она добавила: «Это я и хотела сказать, думаю. Вы поняли меня».

Она сделала движение в сторону двери и затем нерешительно застыла на месте.

Нангу настолько сбил с толку этот поток речи, что в первый момент она не смогла произнести ни слова. Затем она собралась и сказала: «Вы правы, Анне, я придерживаюсь иного мнения чем Вы, но при этом я никогда не назвала бы Вас реакционной. Вы пришли ко мне, чтобы поговорить со мной о целесообразности космических исследований и о геройстве?

— Это все, пожалуй, взаимосвязано, — ответила Анне. — В любом случае я уверена, что могли бы выполнять в своей обсерватории более полезную работу, чем здесь.

Она хотела открыть дверь и уйти по-английски, когда вдруг она вздрогнула от стука в дверь. Невольно она сделала шаг назад и испытывающее посмотрела на Нангу.

— Открывайте спокойно, — сдержанно сказала она, — К Вам пришли. Не сомневайтесь, я не помешаю Вам.

В дверь снова постучали. Когда Нанга открыла дверь, перед ней стоял курьер. Он протянул ей длинный конверт и сказал: «Срочная телеграмма для Вас. Пожалуйста, будьте любезны подтвердить получение».

Она впустила посыльного, медлительно осмотрелась в поисках своей ручки и подписала. Когда она осмотрелась, Анне больше не было в номере. Нанга прочла только отправителя телеграммы. Она была из Маник Майя. Растерянно она села на свою кровать. На секунду ей пришла в голову мысль побежать вслед за Анне и сказать ей, что ее опасения беспочвенны. Но она осталась на месте и знало, что это было бы ложью. Она бы сказала Анне только следующее: Через несколько часов больше не будет повода для беспокойства.

Она открыла телеграмму. Шаган писал: «Шаг, который Вы предприняли без моего ведома и согласия, воспользовавшись состоянием моего здоровья, я в высшей степени порицаю. Я жду от Вас, чтобы Вы немедленно вернулись в обсерваторию. К Вашему сведению сообщаю, что я забираю свой тезис обратно за его несостоятельностью. Президиум ВКА извещен об этом. Я отправил Ваш багаж на Маник Майя и жду Вас в течении последующих двадцати четырех часов. Шаган».

К телеграмме была добавлена приписка; она вышла из под пера Дамара. Он писал: «Милая Нанга, не обижайся на ругань старого ворчуна, ты же знаешь его и понимаешь, что он имеет в виду. Я рад тому, что мы снова встретимся, без тебя мне здесь одиноко. Дамар».

Нанга ожидала подобного, ее подготовил к этому в письме доктор Борос, и все же ее шокировало это сообщение. Ей было бы понятно, если бы он молча вышел из дела; это запоздалое согласие с постановлением Высшего Космического Агентства она сочла недостойным. Мысль о том, что она должна вернуться в обсерваторию и снова работать с ним, показалась ей абсурдной. И еще хуже для нее было представить, что Дамар Вулан ждал ее прибытия и что он в своем неведении снова будет преследовать ее.

Он снял телефонную трубку и навел справки о воздушных рейсах. Она узнала, что следующий самолет летел в семь часов утра. Нанга забронировала место в самолете.

X

Седрик проснулся еще до рассвета. Надежда, что Вулько все же передумает, преследовала его даже во сне. И чем больше он об этом думал, тем крепче в нем становилась эта надежда. В эти минуты он еще не знал, что его мечтам суждено воплотиться в реальность. Через несколько часов мир узнает о новом воскрешении из мертвых.

На Земле больше не было «чудес». Логика, холодный рассудок выслали суеверие в монастыри, и по нему ежедневно снова наносили удар в лабораториях. «Чудеса» можно было рассчитать математически и увидеть в микроскоп. В школах учителя демонстрировали своим ученикам деление клеток и таинственный процесс фотосинтеза в листьях растений. Уже умершие, снова воскрешенные к жизни, снова выходили из операционного зала; разум больше не допускал чудес. На протяжении двух тысяч лет поэтов, художников, скульпторов и мифологов воодушевляла трогательная сказка о сыне плотника, который через три дня поднялся из могилы. По воле своего человеческого создателя он попал в рай. Никто не может сказать, где находился рай. А шестеро на «Чарльзе Дарвине»? Если они еще были живы — видели ли они рай?

Над пострадавшим космическим кораблем все еще была завеса молчания; но кто мог упрекнуть Седрика, если надежда и вера в правильности тезиса Шагана постоянно вытесняли его сомнения, и если он в этой вере в воскрешение близкого человека видел что-то вроде маленького чуда? Он знал формулу второй космической скорости, и ему были известны законы движения и развития, но логика лишена поэзии, и в разгоряченной фантазии Седрика не было места для силлогического мышления.

Он привык вставать рано, принимать холодный душ и делать утреннюю гимнастику. В режим дня входили пробежки по лесу, с которых он начинал день. Седрик залез в спортивный костюм. Он знал местность и пробежал пару километров по знакомым лесным тропинкам. Было не исключено, что по пути он встретит Александра Вулько. Но главного инструктора в это утро не было видно.

Когда Седрик вернулся, он встретил Нангу в фойе отеля. Он увидел ее дорожную сумку. Нанга сказала: «Я оставила для тебя письмо в регистратуре, Седрик».

— Тогда счастливого пути, — ответил он.

Она села на диван в вестибюле. Немного нерешительно он тоже присел рядом с ней. Мгновение они не проронили не слова. Затем она упомянула о телеграмме.