Боб Шоу - В двух лицах Страница 23

Обдумывая эти факты, Конвери нашел им два возможные объяснения. Начал он с того, что отбросил идею, что это было цепью случайностей — что таинственный незнакомец просто так прогуливался в нужную минуту по парку с охотничьим ружьем в руках. Значит, стрелок знал нападавшего, подозревал, что он психопат-убийца, выслеживал его, пока не удостоверился окончательно, и тут же покончил с ним. Инстинктивно Конвери сразу же отверг эту теорию, что не помешало ему произвести необходимую проверку.

Мысли же его сосредоточились на муже Кэт Бретон. Что если поломка машины и последовавшая ссора были спланированы заранее? Что если муж Кэт Бретон хотел избавиться от нее и спрятал ружье в багажнике? Он прокрался следом за ней в парк и уже собирался выстрелить, когда Шпидель бросился на нее, и попал в нападавшего.

Вторая теория зияла дырами, но у Конвери был большой опыт в заделывании дыр. Он начал с того, что спросил у Кэт Бретон, не узнала ли она стрелявшего. Все еще в шоке она помотала головой… Однако Конвери заметил, как сжались ее зубы, словно она произнесла про себя имя, начинающееся с «Дж».

И когда он явился в дом Бретона, вооруженный описанием, полученным от подростков, которые выдели стрелявшего… И когда он прочел в глазах Бретона ужас вины, он понял, что нашел убийцу.

Когда же выяснилось, что к Бретону нельзя подступиться, Конвери почувствовал себя оскорбленным, хотя и не мог понять почему. Он потратил недели и недели, пытаясь обесценить алиби, которые обеспечивали Бретону показания, соседей, видевших, как он стоял у окна гостиной. Он извел судебных экспертов, настаивая, что они допустили ошибку и из этого ружья все-таки можно было выстрелить. А потом долго экспериментировал со старым ружьем для охоты на оленей — стрелял из него, очищал разными растворами, присыпал пылью… В конце концов ему пришлось признать, что Бретон, от которого так и разило виной, абсолютно неуязвим.

Для любого другого полицейского этого хватило бы, чтобы закрыть дело и заняться чем-то более плодотворным, но демон Конвери крепко сидел у него на плече, нашептывая сладкие обещания торжества. И вот теперь по дороге домой этот голос внезапно вновь обрел силу. На протяжении девяти лет ему иногда казалось, что навещать Бретона значит уступать мании, но на этот раз он безошибочно почувствовал запах страха, вины…

Конвери резко свернул на бетонную площадку перед своим домом, чуть было не задев бампером трехколесный велосипед младшего сына. Он вышел из машины и, закрывая дверцу, он установил, какая петля поскрипывает, сходил в гараж за масленкой и хорошенько смазал петли всех четырех дверец. Потом отнес масленку на место, открыл внутреннюю дверь и через чулан прошел на кухню.

— Ты что-то поздновато, милый. — Джина, его жена, стояла у стола с доской для разделывания теста, руки у нее были по локоть в муке, а теплый воздух кухни прельстительно благоухал мясными пирожками.

— Извини, — сказал Конвери. — Меня задержали. — Он похлопал жену пониже спины, рассеянно взял цукат и принялся его покусывать.

— Влез!

— Что, детка?

— Ты опять был у Бретона?

Конвери перестал жевать.

— Почему ты спрашиваешь?

— Тим сказал, что ты опять рылся в его коллекции. Он сказал, что аммонита нет на месте.

— Э-эй! — Конвери засмеялся. — А я-то думал, что тут кроме меня сыщиков нет.

— Но где ты был?

— Ну, заехал туда на несколько минут.

— Ах, Блез! Что они могу подумать! — Лицо Джины Конвери омрачилось.

— С какой стати? Просто заглянул по-дружески.

— Люди не питают дружбы к сыщику, который допрашивал их в деле об убийстве. И особенно, люди с такими деньгами.

— Детка, не стоит из-за этого расстраиваться. У меня с Джоном Бретоном прекрасные отношения.

— Воображаю! — сказала Джина вслед Конвери, который прошел в гостиную, сел и начал машинально листать журнал, не видя страниц. Что-то очень странное произошло с Бретонами девять лет назад, и сегодня он словно вернулся во времени к очагу напряжения. Бретон выглядел не только похудевшим, но и постаревшим, и одновременно — моложе, менее искушенным, менее самоуверенным, с совсем иной аурой. «Я свихнулся, — думал Конвери. — Ауры не улики. Разве что эта вспышка телепатии, про которую говорили в последних известиях, начала распространяться!» Он закрыл журнал, взял было второй, но тут же с отвращением бросил обратно.

— Джина! — воскликнул он. — Когда мы будем обедать?

— Около пяти. Потерпишь?

— Отлично. Мне надо еще кое-куда съездить.

Секунду спустя возле Конвери словно взорвалась мучная бомба: его жена влетела в гостиную из кухни и принялась размахивать кулаком у него под носом.

— Блез Конвери! — свирепо прошипела она. — Из этого дома ты выйдешь только через мой труп.

Конвери посмотрел на ее раскрасневшееся лицо с легким удивлением.

— Не понимаю…

— Тим сегодня празднует день рождения. Почему я пеку пирожки, как ты думаешь?

— Но день его рождения еще только на следующей неделе! — возразил Конвери.

— Знаю. А день рождения Кеннета был на прошлой неделе! А празднуют они вместе — посредине! — Джина уничтожающе уставилась на него. — Тебе бы пора это знать!

— Знаю, знаю, детка. Просто выскочило из головы. Послушай, они же не обидятся, если я на этот раз пропущу…

— На этот раз! Ты уже пропустил в прошлом году и в позапрошлом. И сегодня ты никуда не пойдешь.

— Но у меня дело.

— Подождет до завтра.

Конвери поглядел в глаза жены, и то, что он увидел в них, сразу заставило его сдаться — с улыбкой, чтобы сохранить остатки достоинства. Когда она вернулась на кухню, он театрально пожал плечами — перед самим собой, за не имением других зрителей — и взял журнал. Джон Бретон никуда не делся за девять лет, и может подождать еще немножко.

10

Расколов безмолвие дома, зазвонил телефон, и Джек Бретон бросился к нему, но замер в неуверенности, едва его пальцы легли на прохладный изгиб трубки.

Два часа одиночества в затененной дневной тишине вызвали у него смутные дурные предчувствия, в которые врывались минуты хвастливого самоупоения. Прежде в такой день он с секунды на секунду ждал бы мерцания, бегущих геометрических фигур, которые возвещали бы сильнейший приступ гемикрании. Но после первого прыжка переходы практически прекратились — резервуар нервной энергии истощился, иссяк вот уже год. И теперь, держа дрожащую руку на телефонной трубке, он ощущал только громадность того, что надвигалось, чувствовал, как жизнь и смерть балансируют на лезвии ножа.

Он взял трубку, прижал ее к уху и молча ждал.

— Алло! — Мужской голос с легким английским акцентом. — Это вы, Джон?