Жюль Верн - Ступени великой лестницы (сборник) Страница 23

С тревожным чувством переступили порог его спутники. Что сулило им это неожиданное открытие?..

В хижине нашлось кое-что из предметов домашнего обихода котел в довольно хорошем состоянии, чайник, чашка, три или четыре треснутых бутылки, рваное шерстяное одеяло, обрывки ткани, ржавый топор, полусгнивший футляр для очков, на котором уже невозможно было прочесть фамилию изготовителя, чтобы с ее помощью определить местонахождение фирмы.

Особое внимание привлекла медная шкатулка в углу, чья хорошо подогнанная крышка как будто должна была предохранять от всяких превратностей содержимое, если таковое там имелось. Макс Губер поднял ее и попытался открыть, но безуспешно. Ржавчина как бы склеила обе ее части. Потребовалось ввести нож в щель между ними, и тогда она раскрылась.

В шкатулке оказалась хорошо сохранившаяся записная книжка, на ее корочке типографскими буквами были напечатаны два слова, которые Макс Губер прочитал вслух:

Доктор ЙОГАУЗЕН.

Глава VIII

ДОКТОР ЙОГАУЗЕН

Если у Джона Корта, Макса Губера и даже Кхами не вырвались громкие возгласы при оглашении этого имени, то лишь потому, что потрясение было слишком велико и лишило их на миг дара речи.

Имя Йогаузена ошеломило всех, стало подлинной находкой. Оно приподнимало часть загадочной завесы, которая простерлась над одним из самых странных научных экспериментов, где комическое переплеталось с серьезным и даже с трагическим, поскольку можно было предполагать, что эксперимент завершился весьма плачевно.

Быть может, читатель помнит об опыте, который собирался провести американец Гарнер с целью изучить язык обезьян и дать своим теориям практическое подтверждение. Имя профессора, его статьи в нью-йоркском "Hayser's Weekly", книгу, вышедшую в Англии, Германии, Франции, США, никак не могли забыть обитатели Конго и Камеруна, в частности, Джон Корт и Макс Губер.

— Наконец-то! Это он! — воскликнул один из друзей. — Тот самый, о ком давно нет никаких вестей!

— И от которого они никогда не поступят, потому что его здесь нет и он не может их передать! — воскликнул другой.

"Он" для француза и американца это доктор Йогаузен. Но, прежде чем повести речь о докторе, расскажем, что сделал месье Гарнер. Это не тот янки, который мог бы сказать о себе начальными словами из «Исповеди» Жан-Жака Руссо: "Я затеваю дело, какого еще никогда не бывало и у которого не будет последователей". У месье Гарнера был один.

Раньше чем отправиться на Черный континент, профессор Гарнер уже вступил в контакт с миром обезьян, разумеется, прирученных. Из своих долгих и скрупулезных наблюдений он извлек убеждение, что эти четверорукие разговаривают между собой, понимают друг друга, что у них членораздельная речь и они используют какое-то слово для выражения голода, а другое — когда им хочется пить.

В зоологическом саду Вашингтона месье Гарнер установил фонографы, чтобы записывать слова этого языка. Он также заметил, что обезьяны никогда не говорят без необходимости, чем они существенно отличаются от людей. И он так сформулировал свои научные выводы:

"Знания о мире животных, добытые мною, привели меня к твердому убеждению, что все млекопитающие обладают способностью говорить в той степени, которая определяется их опытом и потребностями".

Еще до экспериментов месье Гарнера было известно, что у млекопитающих — собак, обезьян и других есть гортанно-речевой аппарат, подобный человеческому, и голосовая щель, приспособленная для передачи артикулированных звуков. Но знали также и то, не в обиду школе симиологов[29] будет сказано! — что мысль предшествует слову. Чтобы говорить, надо думать, а мышление требует способности к обобщению, каковой животные начисто лишены.

Попугай говорит, но он не понимает ни слова из сказанного. Правда заключается в том, что животные не разговаривают лишь потому, что природа не наделила их достаточным для этого умом, иначе им ничего бы не помешало обрести речь. Действительно, обретение речи, как утверждает ученый критик, связано со способностью к суждениям и умозаключениям, которые базируются — хотя бы в скрытой, неявной форме — на абстрактных и универсальных понятиях. Но все эти здравые соображения профессор Гарнер решительно не желал принимать во внимание.

Само собой разумеется, что его теория весьма активно оспаривалась. И тогда он принял решение вступить в личный контакт с объектами своего изучения, которые встречались в изобилии в лесах тропической Африки. Профессор Гарнер рассчитывал понаблюдать горилл и шимпанзе в их естественной обстановке, а затем вернуться в Америку и опубликовать вместе с грамматикой словарь обезьяньего языка. Вот тогда пусть попробуют возражать ему противники будут вынуждены признать очевидное.

Сдержал ли месье Гарнер обещание, которое он дал самому себе и научному миру?.. Неизвестно, но, вне всякого сомнения, доктор Йогаузен в это не верил, в чем мы и сможем в скором времени убедиться.

В 1892 году месье Гарнер уехал из Америки в Конго, прибыл в Либревиль двенадцатого октября и избрал своим местом проживания факторию Джон Хотленд и K°. Там профессор находился до февраля 1894 года, когда отважился наконец на исследовательскую экспедицию. Поднявшись по реке Огове на маленьком пароходике, он высадился в Ламбарене и двадцать второго апреля достиг католической миссии Фернан-Ваз.

Святые отцы сердечно приняли его в своем доме на берегу очаровательного озера Фернан-Ваз. Доктору оставалось только довериться заботам персонала миссии, который все делал для облегчения рискованной затеи зоолога.

Сразу за домом теснились первые деревья большого леса, где обитало множество обезьян. Лучшего нельзя было и пожелать для знакомства с ними. Но этого мало, следовало находиться среди них, делить с обезьянами их жизнь. С этой целью месье Гарнер заказал переносную железную клетку. Позже ее отвезли в лес. Если ему верить, то он прожил в этой клетке три месяца, большей частью в одиночестве, и смог таким образом изучить поведение и нравы четвероруких в их естественном состоянии.

В действительности же осторожный американец установил свой металлический домик в двадцати минутах ходьбы от миссии святых отцов, возле родника. Это место он назвал Форт-Горилла, к нему вела тенистая тропа. Провел он там три ночи подряд. Изъеденный тучами комаров, американец не смог больше продержаться, демонтировал клетку и возвратился к миссионерам из Сен-Эспри под их кров, каковой и предоставили ему с бескорыстным гостеприимством.

Наконец, простившись навсегда с колонией миссионеров восемнадцатого июля, он вернулся в Англию, а оттуда в Америку, увозя в качестве сувениров из своего путешествия двух маленьких шимпанзе, упорно не желавших беседовать с ним.